Итак, 5 апреля днем первые испанские дозоры достигли нашего лагеря, и мы услышали звучный каталонский говор там, где до сих пор раздавался лишь певучий словацкий да твердый чешский. С неохотой согласились каталонцы с тем, чтобы их лагерь расположился на противоположном берегу реки, в километре от нашего, над которым плещется чехословацкий флаг. Вскоре, однако, и они подняли на пригорке над своей стоянкой красно-желтый полосатый каталонский флаг, и состязание — или игру — можно было начинать.
Но прежде, как водится, обе группы обменялись вымпелами и значками. И устроили друг другу прием в своих палатках-столовых. Мы предложили им наши фирменные блюда, а они в ответ потчевали нас маслинами, улитками и креветками, этими дарами Пиренейского полуострова, обильно запиваемыми красным вином. Прием происходил в испанской палатке, отапливаемой газовыми рефлекторами. А когда мы после банкета спускались ночью вниз к нашему лагерю, в долине звенела песня:
В состязании, полуфиналом которого будет, несомненно, покорение южной вершины Макалу (ведь высота 8010 метров и наша первая цель, потому что ею кончается чехословацкое ребро, и одновременно это — самая высокая точка юго-восточного, «японского», гребня, по которому будут восходить каталонцы), у нас было солидное превосходство. К тому времени мы находились уже выше третьего лагеря, а испанцы только закладывали базовый. С высоты трех наших лагерей мы как на ладони видели хаотические наледи и трещины ледопада, по которому испанская группа пойдет к Японскому перевалу. Мы видели, что легче всего им достичь перевала, а стало быть, и юго-восточного гребня, если подниматься сначала под самым чехословацким ребром, потому что здесь поверхность ледника компактнее и более полого идет к перевалу. В 1970 году японцы поднимались справа, то есть по противоположной стороне, и тяжелая работа в ледопаде беспредельно затруднила и в конце концов затянула все их восхождение.
Испанцы, следуя нашим советам и собственным наблюдениям, очень быстро поставили первый, второй и третий лагеря, потому что поднимались по леднику, что называется, пешком. 16 апреля они были уже на Японском перевале (около 6500 метров) и почти догнали наш передовой отряд.
В эти дни испанцы привели в наш лагерь одного из своих носильщиков. Во время перехода из Момбука в Пхематан, где на тропинку, идущую по узкой долине реки Барун, могут обрушиться камни, которые под лучами теплого солнца высвобождаются из речных отложений (русло прорезало их вплоть до твердых подпочвенных гнейсов), этот носильщик был тяжело ранен. В полдень, когда солнце нагревает свежеобнаженные склоны отложений, песчаный и глинистый «цемент» тает, освобождая каменные глыбы, и мы, проходя по этим местам, всегда очень спешили. Анг Ринсин, наш почтовый скороход, тоже боялся камнепада и всегда уходил из базового лагеря спозаранку, чтобы прийти в Пхематан до того, как солнце поднимется в зенит.
Испанский носильщик был плох. Камень или обломок скалы придавил его к осыпи, и, когда мы сняли с него временные повязки и шины, главный врач экспедиции доктор Леош Хладек констатировал, что левая плечевая кость раздроблена и сломана ключица. Возле костра, в тепле шерпской кухни, после обследования все кости были зафиксированы в нужном положении и пациент отпущен под домашнее наблюдение в испанский лагерь. Здесь он пробыл до тех пор, пока его не отправили вертолетом в родную деревню.
У испанской экспедиции не было врача, и мы, естественно, как в этом случае, так и в других, бескорыстно предлагали помощь и профилактический уход. Испанский врач прилетит позже вертолетом из Катманду, но в негостеприимной Барунской долине выдержит всего несколько дней. Вертолетом же его отправят обратно в Катманду: не акклиматизировавшись за время постепенного подъема, он не перенесет высоту базового лагеря.
В большинстве случаев во врачебной помощи нуждались обмороженные испанцы. Те, кто мог ходить, являлись в нашу «амбулаторию», других мы посещали сами.
Несмотря на подобного рода услуги и вежливое сотрудничество, в экономической сфере мы так и не достигли взаимовыгодных обменов. Чаще каталонцев выручали мы, в том числе и деньгами, когда они обращались к нам с просьбами. Мы великодушно подарили им кое-что из своих излишков, отказавшись от оплаты. Они же отдавали нам повидло и компоты — их экспедиция была слишком «сладкой». По тем же причинам, что и у нашей группы, у испанцев образовались излишки подаренных сластей, и сотни консервных банок испанского переслащенного повидла даже в конце экспедиции не привлекали к себе никакого интереса.