Восхождение на Макалу

Почти все нейлоновые веревки, которыми альпинисты укрепили шаткую конструкцию моста, за ночь исчезли. Когда сирдару кажется, что мост может оборваться под тяжестью носильщиков — сейчас их на мосту четырнадцать человек, — он вывешивает все новые и новые флажки и наконец посылает на другой берег шнур с лентами. Его прикрепляют к стволу небольшого ясеня, почти догола обрубленного мачете.

Теперь мост застрахован почти на сто процентов. Триста носилыциков и триста экспедиционных ящиков, и все шерпы, и все альпинисты преодолевают его почти без ущерба, за исключением части металлических конструкций большой палатки, которые упали со спины носильщика и безвозвратно исчезли в волнах. Мост скрипит под тяжестью грузов, матерей и младенцев, «индейцев», которые несут на спинах коз и козла, мост качается над волнами. Если не смотреть вниз, что вызывает головокружение по двум причинам: из-за раскачивания моста и из-за волн, — и размышлять о высшей мудрости, которая распоряжается всем, то вы, осторожно ступая по веткам деревьев и круглым стеблям бамбука, свободно уложенным в переплетениях лиан, попадете на другой берег.

Дикостью дышат долина Аруна и касающиеся неба склоны над ней. Джунгли простираются от белых речных валунов до макушек зеленых гор, над ними высятся вершины, покрытые снегом, а еще выше темные скалы, за которыми виднеется Макалу. Внизу растут пальмовые рощи, где верещат обезьяны, потом ясеневые джунгли сменяются выжженными склонами, пахнущими полынью.

Караван карабкается по отвесной тропе вверх. Трудно сказать, сколько раз мы еще будем спускаться и подниматься. Далеко внизу на дне зеленого каньона остался лиановый мост.

Его крепления расшатаны. Позже почтовые скороходы, принеся из Тумлингтара в базовый лагерь первые письма, рассказывали, что вскоре после переправы чехословацкой экспедиции мост оборвался.

Наверное, вывесили мало флажков.

Смешливому непальскому народу не присуще злорадство. Однако непальцы больше всего смеются именно тогда, когда с кем-нибудь произойдет неприятность. Например, когда у носильщика на середине моста упадет шляпа и волны унесут ее без возврата к далекой Индии. Или когда носильщик поскользнется на мокрой глинистой тропе и шлепнется на «пятую точку». Да к тому же если экспедиционный ящик стукнет его по голове. Наши почтальоны до глубокой ночи рассказывали у костра о том, как оборвался мост, и смеху не было конца.

Я уверен, что, когда мост оборвался и оба конца относило к берегам, люди, переносившие груз, которого они лишились, смеялись, держась за лиановые канаты, так, что чудом не утонули.

Ночь на поляне над Бункином благоухает отнюдь не орхидеями, хотя бы потому, что эти цветы не издают запаха. Ночь пахнет людьми, кострами и весенними влажными джунглями. Это наш последний ночлег на сухой земле. В дальнейшем мы будем устраивать лагерь на снегу, на льду, на сухом промерзшем камне и на мокрой земле, с которой только что сошел снег.

Поляна спускается к потоку, откуда мы пьем чистейптую ключевую воду. Цветут лесная земляника и пурпурные первоцветы, зеленые, коричневые и оранжевые орхидеи паразитируют на гниющих пнях, которые, обрастая мхом и лишайниками, превращаются в страшилища самых пугающих очертаний. Корявые ветви и клочья лишайников выглядят на фоне освещенного луной неба как нелепый орнамент, забрызганный тушью. Висячие корни торчат неподвижно, как остановившиеся узловатые маятники, обросшие гроздьями орхидей. Голоса ночи. Радио Катманду и чисто мужские шутки сахибов, смех носильщиков и женщин, треск огня. Отдаленный шум реки. От корней поднимаются пряный аромат тления и кружащиеся светлячки. В густой непальской чаще царит тишина, потому что ее обитатели избегают человека. Длиннокосые мужчины из Бункина и Седоа сидят вокруг костров с шерстяными накидками на плечах. В бликах пламени женщины кажутся прекрасными и вызывающими. Они носят тяжелые серебряные браслеты, в уши вдеты большие круги серег, на шее — бусы из тибетской бирюзы. Босые плоские ноги с растопыренными пальцами не зябнут. Одежда их пахнет овцами, прогорклым жиром и тяжелыми, черными, ни разу в жизни не мытыми волосами.

6

Туру Ла и Кеке Ла — это не имена непальских красавиц, а названия горных перевалов. Мы не знаем, что они означают. Вместе эти перевалы образуют проход в Барунскую долину, который называется Барун Ла или Шиптон Ла — перевал Шиптона.

Европейцы впервые перешли через него с севера, когда в 1952 году Э. Шиптон и его спутники исследовали Барунскую долину, куда они проникли с запада через Намче-Базар и долину Хунгу. Таким образом путешественники проложили дорогу последующим экспедициям, которые добирались до Макалу вдоль реки Арун с юга Непала.