Восхождение на Макалу

Сначала больных было мало, но потом стали появляться отклонения в организме, связанные с высотой. К середине апреля мы уже четвертый месяц находились на высоте около 4000 метров и должны были вполне приспособиться к ней. Но базовый лагерь располагался на высоте почти 5000 метров, а промежуточные разбивались на высоте двух-трех километров над ним. Таким образом, процесс акклиматизации растягивался, и у большинства альпинистов наблюдались какие-нибудь нарушения. В большей степени — у более чувствительных и у новичков, в меньшей степени — у тех, кто обладал врожденной сопротивляемостью или же бывал на таких высотах несколько раз. Однако все скрывали от товарищей — и от врачей — свои недомогания и только позже вынуждены были признаваться, что у них болит голова и затруднено дыхание, жаловались на удушье, бессонницу, отсутствие аппетита и нерегулярное дыхание ночью.

Возвращаясь из высотных лагерей, альпинисты сидели в оранжевой палатке, упиваясь ее обманчивым светом, как наркотиком. Когда альпинисты собирались к трапезе и Дава с Мингмой подавали кофе или чай, этот свет, казалось, переносил в прошлое, как будто недостаток кислорода в сочетании с оранжевым самообманом заставлял забыть настоящее и оживлял воспоминания.

Разговоры велись о пережитом, о том, что ничем не напоминает конкретные будни экспедиции. Вспоминали все, что было — дома, в горах, на работе, но главное, в горах. В Татрах, в Альпах и на Кавказе, в Андах, в Гиндукуше и на Памире. И на Нанга Парбате. Погружались в воспоминания о службе в армии от Шумавы до Кошиц, в рассказы о прошлых богатырских достижениях в области секса и о героических поступках, вызванных этилалкоголем.

Как будто каждый хотел забыть, зачем он здесь, почему он должен здесь находиться. Как будто каждый хотел забыть, что экспедиция — это обязанность и работа, выматывающая и обессиливающая, жажда вершины, которой нужно коснуться. Что экспедиция — это опасное занятие и каждодневные будни ее не отличаются изысканностью. Сознательно или в глубинах подсознания ожидаемая слава или хотя бы приятное ощущение удовлетворения и самоутверждения так далеки и зыбки, что кажутся нереальными.

Однако бывали минуты, когда в оранжевой палатке велись страстные и долгие дискуссии на тему тактики быстрого восхождения. План должен быть разработан так, чтобы с максимальным количеством кислорода осуществить быстрый штурм вершины. В глубине души такой план мотивируется одним желанием. Хотя мы здесь, у подножия Макалу, хотя уже одно то, что мы здесь, в высочайших горах мира, превращает в явь мечту всей жизни каждого из нас, все мы в глубине души рвемся домой, в сердце каждого — родина, которая находится не здесь, в долине Баруна, а где-то далеко-далеко, откуда мы пришли. Поэтому нужно быстро совершить восхождение, а потом скорей, скорей вниз, к зеленым деревьям и траве, вниз и домой.

В глубине души каждый ждал, когда отомкнутся врата барунской темницы, ледяной и мрачной, которая даже в ясные гималайские дни, когда ослепительная белизна снега контрастирует с синевой неба, дышит безнадежностью и безысходностью.

Добровольные арестанты, сидя в палатке, играют в карты и ведут бесконечные разговоры, как заключенные, у которых отняли возможность выйти на свободу.

Макалу — очень высокая гора, путь по чехословацкому ребру очень сложен, а погода переменчивая и очень плохая.

Тупик, в который в эти дни зашла экспедиция, обусловлен особенностями физиологии человека. Поэтому состояние вялости будет преодолено и подъем по ребру продолжится.

Однако прошли холодные сухие дни марта и начала апреля. Стену и ребро Макалу, в сухой зимний период почти лишенные снега, то и дело окутывает свежий снег, который быстро стряхивается сильным ветром. Снега становится все больше, ветер не успевает сдувать его, сухой воздух высот не может лишить его влаги.

Перемены, предвещающие приход весны в Барунскую долину у подножия Макалу, проявляются в основном ночью. В эти апрельские дни мы переживаем самые плохие ночи с того времени, как поднялись на большую высоту над уровнем моря.