Восхождение Рэнсом-сити

Я думал о Лив и Джоне Кридмуре, а также о бедном мистере Карвере. Я размышлял над тем, что мистер Карвер заявил мне перед смертью, что я вор, и думал, что он одновременно прав и не прав, а также о том, что когда-нибудь я все исправлю, устрою все наилучшим образом. Я думал о сестрах и о том, что все им объясню, если когда-нибудь еще их увижу, что казалось маловероятным. Думал о Великом Ротолло, его многострадальной Амариллис и о театре «Ормолу», который представлялся мне огромным золотым дворцом. Думал об Аппарате и о том, как мне не хватало его тепла и света. Думал о Джаспере и вспоминал все свои прежние мечты о том, как однажды проедусь по его богато украшенным улицам в роскошном экипаже.

Я провел за этими бесплодными размышлениями довольно долгое время. По меньшей мере несколько часов. Я ждал рассвета, но рассвет упрямо не наступал. Вместо этого вдалеке на секунду что-то вспыхнуло – свет пробился через деревья и коснулся моих рук мягкой паутинкой. Словно спотыкаясь, он вспыхивал и угасал, как сигнал телеграфа. Послышался кашляющий звук, а затем рев.

Шум и свет исходили с северо-запада, где-то в двух-трех милях вверх по течению. Я в ужасе вжался в дерево. Затем любопытство пересилило страх, и я вскочил на ноги и полез вверх по дереву.

Я замерз, устал, плечи у меня ныли, суставы скрипели от подтягиваний, как старая лодка. Дерево отлично подходило для того, чтобы лезть по нему вверх: узловатый ствол и густая, прочная крона из широких, клонящихся вниз ветвей. Помню, как, лежа на ветке и тяжело дыша, я думал, что не помню, когда последний раз лазил на дерево с тех пор, как оставил Восточный Конлан. В самом городе деревьев не было, и большинство из нас не осмеливалось далеко заходить в лес к югу от города, но я вспомнил, как мы куда-то лазили, швырялись камнями, кричали. Я чувствовал себя одновременно мальчишкой и глубоким стариком, ушедшим далеко от дома. Я медленно и осторожно встал, просунув голову сквозь завесу зеленых скользких листьев, и снова увидел вспышку.

Свет вспыхнул, погас, затем вспыхнул снова, освещая в гуще деревьев длинный темный силуэт. Я не мог точно оценить его размер или расстояние, на котором он находился, понял только, что он был огромен и располагается достаточно далеко, чтобы меня не учуять.

Это был раненый Локомотив. Позднее я узнал из газет, что он выходил из Кингстона.

Вы знаете, что такое Кингстон? Наверное, нет. Надеюсь, что никто из рожденных в Рэнсом-сити не будет знать о Станциях. Надеюсь, что в мире будущего Станции исчезнут. Но в те дни Кингстон был самой западной из Станций Линии. Это был город с населением в несколько тысяч жителей, в основном солдат и фабричных рабочих. Там было много фабрик и других производств – огромная машина, продвигавшая власть Локомотивов дальше на запад. Мы с мистером Карвером в своих странствиях держались от него подальше. Кингстон лежал в тысячах миль отсюда, но Локомотив – его сердце, мозг и душа – неумолимо курсировал туда и обратно через весь континент, перевозя солдат, оружие, узников, информацию и…

Локомотив пошевелился. Его огни вспыхнули, затем наступила темнота, снова вспышка, и Локомотив опять пошевелился. Длинное стальное тело на сотню ярдов придвинулось к моему убежищу. Каждая вспышка освещала его огромный, с каждой секундой увеличивавшийся хвост из черного дыма.

Разумеется, я раньше встречал Локомотивы. Восточный Конлан стоял недалеко от территории Линии, и мы видели их на севере. Мы с Карвером переходили через пути, видели ревущие Локомотивы на горизонте, даже как-то подумывали о том, чтобы ими воспользоваться (это оказалось нам не по карману). Даже в лучшие времена они были опасными, но Локомотив Кингстон в ту ночь наводил на меня ужас.

Он был ранен. Пути привели Локомотив к северу от моего дерева, и с новой вспышкой фар я увидел, что у него поврежден корпус. Лобовая часть, служившая ему лицом, была испещрена вмятинами и перекошена. Лобовые фары были скошены, словно некоторые из них ослепли. В тянувшемся на полмили теле Локомотива не хватало нескольких вагонов, а другие были покорежены, словно сломанные зубы, или все еще дымились после недавнего нападения. На последнем вагоне стояли пушки, одна из которых выглядела погнутой.

Не знаю, почему Локомотив мигал огнями. Я слышал, что Локомотивы могут сигналить друг другу через весь континент своим ревом, жутким громовым клацаньем и дымом. Возможно, он сообщал о своих страданиях и бешенстве, возможно, звал помощь, призывал к отмщению, просил усилить контроль. Возможно, он сломался или сошел с ума.

Я всегда ненавидел Линию. Я уже писал о том, что она сделала с моим отцом, с Восточным Конланом и со мной. А этот Локомотив уничтожил «Дамарис», бросив меня на произвол судьбы, и чудесное пианино, уничтожил походя и бесстрастно – Локомотивы всё делали так. Я еще не знал, какой именно это Локомотив, но, откуда бы он ни был, я испытывал к нему особенную ненависть. И все же раненым он выглядел удручающе, и его вид не принес мне радости. Он лишь заставил меня осознать куда большую собственную уязвимость.