Воскресенья всегда разные

Они пустились в путь и плелись весь бесконечно длинный летний день. Было жарко, как в пекле. С пастуха пот лил градом, ребята совсем сникли, а ослик с трудом тащился, еле ноги передвигал. Только к вечеру добрались они до местечка и остановились на хозяйском дворе. Отдохнувшая в своё удовольствие блоха поняла, что путешествие окончилось, выскользнула из складки седельной подушки и легко перепрыгнула снова на рукав пастуха.

Тут она взглянула на ослика, на высоченную гору клади и ахнула от изумления. «Ишь ты, какую тяжесть я тащила на спине! Даже не знала, что обладаю такой богатырской силой!» — восхитилась блоха и с удовольствием стала следить за тем, как пастух не торопясь стаскивает груз с длинноухого. Наконец всё лежало на земле, но ослик так и остался стоять неподвижно, свесив уши, не в силах разогнуть колени.

— Ну и мямля этот осёл! — воскликнула, обозлившись, блоха. — Я меньше его уха и не жалуюсь, что мне пришлось тащить на своей спине такую страшенную тяжесть, а он меня одну нёс и еле на ногах держится — того и гляди, упадёт. Ничего, я его сейчас проучу как следует, будет знать у меня!

Недолго думая, она прыгнула ослику на морду и до крови укусила его в губу.

Ослик вскинулся, лягнул ногой и перевернул одну из тыкв с молоком, а пастух в сердцах огрел его как следует дубиной — пусть в другой раз не балует!

Кэлин Груя САПОЖКИ ОХОТНИЧЬЕГО ПСА

Откуда достал зайчик две золотые монеты, я понятия не имею, но в сказке говорится, что он где-то их раздобыл и однажды глубокой осенью собрался на ярмарку. Зайчик уже давно мечтал о белой шляпе с павлиньим пером и ярко-зелёной безрукавке, но это было ему не по карману, и сейчас он торопился лишь для того, чтобы купить себе хоть какую-нибудь обувку, а то ходил босиком.

Уже зачастили осенние дожди, ветер кружил в воздухе опавшие листья, а холод больно пощипывал лапы. И однажды утром наш заяц надвинул поглубже на уши старую шапчонку, запахнул теснее зипун на груди и отправился в путь.

Так и трусил он себе по лесной тропинке, боязливо оглядываясь по сторонам и осторожно прислушиваясь к малейшему шуму. К вечеру догнал он охотничьего пса, который в те далёкие времена был толстым и важным. На нём была тёплая шубка, а на лапах красовались новенькие сапожки. Путники поздоровались, как полагается, и зашагали вместе сквозь чащу леса. По дороге косой никак не мог налюбоваться на сапожки пса — до чего они были красивые и крепкие, — тем более что у него, бедняги, отчаянно мёрзли лапки.

— Сколько ты заплатил за сапоги? — робко спросил он.

— Две золотые монетки! — гордо ответил пёс.

— Я как раз иду на ярмарку, чтобы купить себе такую обувку.

— Я тоже туда путь держу, у меня там дело к знакомому купцу. Сапог на ярмарке сколько угодно, было бы только чем заплатить.

— У меня есть два золотых.

Пёс ничего не ответил и лишь высокомерно закрутил ус, будто ему не было никакого дела до денег зайчика.

Шли они и шли, пока совсем не стемнело, так что и дороги уже не стало видно. Ледяной обложной дождь припустил ещё хлеще, и бедный заяц весь дрожал и лязгал зубами от холода.

— Жаль мне тебя, дружище, — сказал пёс. — Ты ведь босиком тащишься… Как бы тебе совсем не замёрзнуть, а кроме того, ночь уже, и ни зги не видать. А ты при деньгах… Да и при мне тоже немало добра найдётся. Кто его знает, кого можно ночью в лесу повстречать… Тут, говорят, разбойники пошаливают…

Заяц навострил уши. Он ещё туже запахнул зипунишко и заодно проверил, на месте ли монеты, которые он бережно хранил на груди, в потайном кармане.

— Как же нам быть? — спросил он.

— А на что постоялые дворы существуют? Чтобы путники могли укрыться на ночь. Здесь неподалёку есть один. Его медведь содержит. Зайдем туда, переночуем, а завтра утром спокойно отправимся дальше. Может, и дождь маленько уймётся…

Косой согласился — делать-то было нечего.

Топтыгин радушно встретил путников.

— Ну и ненастье! — воскликнул он. — Нос боязно из дому высунуть. А ты, бедолага, босиком ходишь… Пройди ближе к огню, согрей ноги.

Зайчик, который от холода совсем съёжился, не заставил себя долго просить и поплёлся к печи. На постоялом дворе, кроме них, никого больше не было. Топтыгин изредка выходил на порог и всё вглядывался в темноту: не идут ли ещё путники.

— Давай закажем какую-нибудь еду, да и выпить бы неплохо, — предложил негромко пёс.

— Закажи, куманёк, коли тебе охота. Я не голоден, да и мелочи у меня нет. А коли разменяю золотую монету, то останусь без обуви на всю зиму.

— Ну и чудак же ты, как я посмотрю! Кто тебя просит свой золотой разменивать? У меня денег и на двоих с лихвой хватит. Не буду же я наживаться на таком нищем, как ты. — Тут пёс повернулся к Топтыгину и сказал: — Ну-ка, хозяин, принеси нам поесть и выпить. Что у тебя есть хорошего?

— Пироги.

— Очень хорошо…

— Могу подать ещё жаркое, соты с мёдом и вино из изюма.

— Прекрасно! Ставь всё на стол, — распорядился пёс, заранее облизываясь.