«Воскресение». Книга о Музыке, Дружбе, Времени и Судьбе

– Кстати, меня ж тогда сразу в одиночку посадили! Ты представляешь, какой психологический эффект должен быть, если мажора в одиночку сунуть?

Пребывание за решеткой штука всегда неприятная, но Лёше, если можно так выразиться, повезло. Хотя в первый же момент после перевода в общую «хату» в Бутырке у него чуть было не случился конфликт с юным джигитом, резко потребовавшим, чтобы тот отдал ему свои сигареты, но все быстро разрешилось. Далее слушаем Сашу Кутикова:

– Старшим на той «хате» случился мой сосед по Малой Бронной. Звали его Вова Тарелка. Тарелка потому, что морда была большая и круглая. Я в свое время Вовку ввел в наш мир, он любил хорошую музыку и неоднократно бывал на концертах и «Машины» и «Воскресенья». Так вот, он там заботился о Лёшке и не давал в обиду блатным и шибко борзым. За это мы его, конечно, потом отблагодарили и, когда он вышел, даже взяли на работу техника в «Машину Времени». Ненадолго, правда, пока он не осмотрелся и не включился в свои обычные дела.

Впрочем, по словам Романова, в общей камере бандитов-то почти не было. Так – мелкие жулики, хулиганы, бухгалтера, алиментщики… Но в данном контексте «почти» – категория тоже не слишком приятная.

Сашу «Артема» Арутюнова «приняли» на несколько дней позже.

Когда он возвращался в Москву, прервав телевизионную командировку в Симферополь, он уже догадывался, что его ждет. Да и никогда не был он оптимистом, полагая что «дружба» между музыкантами и оперативниками, возникшая пару лет назад при поисках украденной аппаратуры, была лишь прикрытием их активной разработки. Сам по себе поиск и быстрое возвращение аппаратуры были «втиранием в доверие», в результате которого опера знали, кого и о чем нужно спрашивать.

А когда их «закрыли», то, понимая, что дело с незаконным предпринимательством вполне может развалиться, товарищ Травина стала их «крутить» на совершенно другие темы. Лешке пытались «пришить» наркоту, а Артему – кражу техники с Центрального телевидения.

Он, вообще-то, всегда был умельцем. По истечении срока эксплуатации и по приходу в негодность в Останкино обычно списывалось немалое количество аппаратуры, так вот, Артем подбирал списанные микрофоны, разбирал до деталей и приводил в рабочее состояние.

Одним из самых серьезных эпизодов его дела была «спекуляция краденым». Гражданка Травина, найдя у него дома почтовые квитанции о переводе денег из Дубны, докопалась до того факта, что он собрал и продал руководителю группы «Жар-Птица» микшерный пульт для звукозаписи, причем использовав для него «ворованные» детали. А на следствии Артем был прижат фактами и вынужден был признаться в этом, что чуть было не кончилось тюрьмой и для Попова.

Лёше и Артему тогда пытались помочь все по мере возможности. Даже я рассказал всю историю одному из маминых учеников, ушлому норвежскому журналисту Хансу Стейнфельду, следствием чего в его газете появилась статья о притеснении свободного творчества в СССР.

Родители и друзья нажимали все возможные рычаги. Мира Львовна Коробкова, педагог по вокалу, даже задействовала своего звездного ученика, композитора Мигулю, а тот вывел ее на начальника Следственного Управления МВД генерал-майора Лентищева.

Генерал оказался мужиком на удивление приличным, вызвал к себе Травину и законно поинтересовался:

– Товарищ Травина, а почему, собственно, люди безо всяких доказательств сидят в тюрьме до суда?

– Так они уже во всем признались, товарищ генерал!

– Да у вас в Бутырке любой в чем угодно сознается! Отпустить до суда!

Судья Ботин тоже поначалу проявил себя мужиком приличным и хотел дело закрыть, но поехал на консультацию в Московскую областную прокуратуру, и там ему это сделать просто… не разрешили. Сказали, «дело на контроле наверху!»

Суд состоялся в Железнодорожном через несколько дней после этого разговора. Сидевший в зале лидер «Жар-Птицы» Сергей Попов, вызванный пока в качестве свидетеля, рассказал об этом заседании в своей повести:

«Небольшой зал был полон. В основном это были, как я понял, родственники и друзья подсудимых. За деревянным барьером, у правой стены, под охраной милиционера сидели Саша Арутюнов и Лёша Романов. Их состояние я охарактеризовал бы как равнодушие и отрешенность. Иногда они улыбались или кивали кому-то в зале, но это были ответные, реактивные эмоции. В проходе появился и тут же исчез знаменитый менеджер группы Романова, Ованес Мелик-Пашаев. Помню спину ТКНН перед собой, который рассказывал суду, что он "почти ничего не помнит" – какие такие "левые" концерты, когда, где?

Я не назвал бы атмосферу в зале гнетущей, как часто бывает в подобных ситуациях. Скорее, она была наполнена молчаливым сочувствием к несчастным музыкантам-арестантам, которые были виноваты лишь в том, что сочиняли песни и хотели, чтобы их услышали».

Есть воспоминания и еще одного свидетеля – Саши Чиненкова, мультиинструменталиста и вокалиста, работавшего вместе с воскресниками над альбомом «Радуюсь»: