Воскресший гарнизон

– Хотите сказать «почему бы не прибегнуть к еще одной авантюре»? Пробуйте, Скорцени, пробуйте, – молвил Лжегитлер таким тоном, словно бы благословлял на благое дело. – До сих пор авантюры вам, как правило, удавались.

И тут же потребовал, чтобы его вывезли из подземелья на свет божий. Скорцени не возражал, причем не только потому, что в присутствии фон Риттера не мог возражать «фюреру». Ему самому хотелось как можно скорее вырваться из этого мрачного подземелья.

Сам обер-диверсант рейха превращать подольского мастера в зомби не стремился. Для него важно было понять, как к этому отнесется Великий Зомби. Эксперимент с Отшельником его мало интересовал. Ну, сотворит этот зомбированный славянин свое очередное «распятие» более или менее талантливо… Какое значение это имеет для него, обер-диверсанта Германии, для самого рейха, его судьбы?

А вот насколько талантливо сам он, Скорцени, сотворит… «лжефюрера» – от этого в самом деле может зависеть судьба рейха, ибо, поди знай, как развернутся события дальше!

– Штубер действительно обещал, – отозвался тем временем фон Риттер. – Но не зомбировать, а распять. И даже срок наметил – после сотворения Отшельником своего какого-то по счету «Распятия». То есть когда станет очевидным, что мастерство и опыт скульптора будут отточены до высочайшего уровня.

– Так, может, сначала зомбировать, посмотреть, как это повлияет на творчество, а затем уже распять?

– О зомбировании, насколько я помню, речь не шла. Штубер попросту пообещал распять самого Отшельника. Мне-то казалось, что с вами это согласовано.

– Распять Отшельника во второй раз?! – хмыкнул Скорцени. – Рассматривайте это как шутку Штубера. И вообще, чуть позже я с ним побеседую на эту тему.

– Превращать Отшельника в зомби действительно не стоит, – молвил лжефюрер, – а вот проследить за совершенствованием мастерства «распинателя» по мере того, как он приближается к роковой, пятой скульптуре, – было бы очень интересно.

– И лучше Штубера, этого «великого психолога войны», проследить не сможет никто. Вы слышали мнение фюрера, господин комендант? – внушающе спросил Скорцени.

Он вдруг поймал себя на неожиданной мысли. В сущности они с Отшельником принадлежат теперь к одному творческому цеху. Только Отшельник сотворяет лик Христа из камня, а он сотворяет «живого фюрера». Вот именно: «живого фюрера». И еще неизвестно, чей талант ярче и должен оцениваться выше. Так что никаких псалмопений по этому поводу! Никаких псалмопений!

– Внимательно вслушиваюсь в каждое слово, – вяло как-то отозвался фон Риттер на мнение лжефюрера.

– Пусть Отшельник сотворяет свои скульптуры «Распятия», помня о том, что каждая из них приближает его к собственному распятию, – разъяснил позицию Имперской Тени обер-диверсант рейха. – Увидим, как он станет вести себя после того, как «разопнет» Христа в пятый раз.

– Лучше было бы – в седьмой, – обронил Имперская Тень. – Что выглядело бы очень даже по-библейски.

– Причем разопнет не столько на каменных крестах, сколько на ожидании собственной гибели, – поддержал его Скорцени. – Но количество «распятий» сразу же увеличьте до семи. Стоит ли отходить от библейских канонов, если уж мы ввязались в эту сугубо библейскую историю с распятиями?

– Их будет семь, – охотно согласился фон Риттер. Однако тотчас же усомнился: – И все-таки не думаю, что ожидание «подземной Голгофы» обострит его талант. Если и появится какая-то вспышка, то ее тот час же заглушит страх перед смертью.

А Скорцени вдруг почувствовал, что где-то в глубине души комендант «Регенвурмлагеря» даже гордится своим безбожником-распинателем. Словно это он сам сотворил его здесь из первозданного материкового камня и греховной, бесчувственной плоти.

* * *

Фон Риттер приказал водителю остановить машину у одного из дотов, прикрывавшего вход в подземелье, проникнуть в которое можно было только через нижний этаж этой огневой точки. На второй машине туда же подъехали Штубер, адъютант обер-диверсанта рейха Родль, а также личный телохранитель и переводчик лжефюрера фон Тирбах.

Стоял прекрасный зимний день. Яркое, хотя и не одаривавшее теплом солнце щедро просеивалось сквозь оголенные ветви старого развесистого дуба, представавшего рядом с дотом, хранителем местных легенд и традиций. Да и сам замаскированный дерном дот, небольшому гарнизону которого фон Риттер приказал выйти и удалиться за россыпь гранитных валунов, чтобы не мозолить глаза фюреру, казался своеобразным капищем язычников. Тем более что располагался на небольшой косе, уползавшей в озерную гладь, посреди которой виднелась рыбачья хижина.

И озеро это, и речка, впадавшая в него в каких-нибудь тридцати шагах от того места, где остановился кортеж лжефюрера, и сама возвышенность, на которой пристроился дот, – казались Скорцени какой-то «местностью из сна и бредовых мечтаний», которую он очень долго искал в реальной жизни и вот теперь так неожиданно и… так некстати нашел.