Восьмой день недели

Звонок расстроил, взволновал. Радин долго не мог уснуть. Лежал, подложив под голову руки, смотрел в не первой свежести потолок гостиничного номера, думал о Надежде…

Вспомнил о Надежде и в цехе, ощущая, как нарушился привычный ход вещей. На планерке ее не было, место на диване пустовало. Радин поймал себя на мысли, что хочет поговорить с Дербеневым. Пошел к площадке, отложив в сторону пачку бумаг, принесенных ему на подпись.

Из-под колпака первого конвертора выбивались языки пламени. Печь тяжело дышала перед тем, как разродиться плавкой. Дышала с придыханием, вздымая через равные промежутки времени клубы бурого дыма. Чем яростней огонь кислородных струй, тем быстрее меняется цвет пламени под колпаком. Сначала оно белое, затем синее, наконец фиолетовое. Если, поглядев на это пламя, начинаешь что-то писать, чернила кажутся зелеными.

Радин зашел в рапортную, когда сменно-встречное собрание было в разгаре. Начальник смены, беспокойно оглянувшись на Радина и желая побыстрей распустить людей, торопливо спросил:

— У кого еще замечания по смене?

— Шлаковая чаша полная, — сказал Дербенев, — заменить!

— Сделаем.

— Фурма подтекает, — добавил Зайцев.

— Я записываю. Давайте замечания враз.

— Оборван задний экран…

Радин пожалел, что не смог зайти сюда раньше. Он с обеспокоенным чувством слушал длинный перечень замечаний и претензий, старался удержать в памяти детали, мысленно решая десятки мелких и не очень мелких вопросов, прекрасно понимая, что завтра эти вопросы всплывут вновь и послезавтра тоже, но тем не менее ни от одного замечания нельзя отмахнуться.

— Вы что-нибудь скажете? — обратился начальник смены к Радину.

— Да, скажу, — Радин сделал над собой усилие, внимательно и строго посмотрел на Дербенева. — Ваша бригада перерасходовала ферросплавы. Учета не ведете, товарищ Дербенев. Пожалуйста, прокаливайте ферросплавы до свечения.

— Мудрое замечание! — буркнул Дербенев и, не дослушав, вышел из рапортной, тяжело зашагал к печи. Радин пошел следом. Он понимал, что этого не следует делать — разговаривать с Дербеневым, но шел и шел за ним. Фигура Дербенева, освещаемая отблесками огня, казалась еще массивней, и почему-то Радину стало не по себе. Он замедлил шаги. А Дербенев уже весь был в деле:

— Никола, поднимай полупродукт, заливай во второй!

Перешагнув через рельсы, он приоткрыл дверь пультовой, и опять послышалась его команда:

— Федотыч, шихтуйся на пятерку. Зальешь чугун — дуй!

Оглянулся, увидел Радина, подождал, пока подойдет.

— Я в кино видел, как «хвосты» действуют, ни один не отвяжется.. Чего высматриваешь? — Заметив, как подручный полез брать пробу без суконной куртки, взъярился. — Назад! — заревел не своим голосом. И, подскочив к пареньку, отшвырнул его в сторону. — Еще раз увижу — шлаковые пути чистить пойдешь! — Резко повернулся к Радину. — Сколько толкую — как об стену горох!

— Повежливей бы не мешало, Михаил Прокопьевич, — Радин старался говорить как можно мягче, видел — злится Дербенев.

— Выкладывай, начальник, — настороженно спросил Дербенев, — что нужно? Не крути, пожалуйста. И замечания твои про ферросплавы сегодня так, прикрытие. Выкладывай.

— Мне сообщили: Надежда Михайловна уехала. Надолго?

— Не доложила.

— Хотелось бы знать, — не отступал Радин.

Дербенев насупился.

— Ты хоть в наши дела не лезь, а! — Повернулся, шагнул к печи. Глядел на огонь и словно в себя жар впитывал, чувствовал: накален до предела. «Ишь, овечкой прикидывается, — зло подумал о Радине, — а ведь из-за него жизнь кувырком».

Правда, Дербенев сам замечал: в последнее время с Надеждой творится неладное. Замкнутая стала, часто беспричинно плачет. А на следующий день после ссоры, переночевав у Владыкиных, пошла в больницу. Домой заявилась смирная и неузнаваемая. Долго сидела, уставившись в одну точку. «Что с тобой?» — спросил. Молча протянула направление в больницу.

И Надежда уехала в Москву.

Дербенев оглянулся, поискал глазами начальника цеха. Радин беседовал с кем-то из мастеров. Неожиданно «зачихал» второй конвертор. Словно из кратера вулкана, выплеснулся на площадку сгусток кипящего металла и шлака. Мгновенно забыв о Радине, Дербенев кинулся к печи.

Машинист дистрибутора наклонил конвертор, жар пошел по площадке. Радин поднялся на несколько ступенек выше и, прикрыв глаза ладонью, смотрел, как мечется по площадке Дербенев, яростно кричит на подручных, размахивает огромной рукавицей. Неожиданно Радину захотелось спуститься вниз, не медля ни минуты, подойти к Дербеневу, не отводя глаз, сказать: «Михаил Прокопьевич, я люблю Надежду, Думайте, что хотите, но без нее я не мыслю жизни»… Глотнул горячего воздуха и, не оглядываясь, зашагал по направлению к конторе…

23