Восьмой день недели

— В конце концов, — голос Радина едва не сорвался, — я отвечаю за себя, а моя совесть инженера, мое убеждение превыше чужих авторитетов. И в самом деле, коллеги, а также руководители заводов, одно название которых вызывает благоговейную дрожь, весьма своеобразно обрадовали. Они здорово потрудились, разработав свои футеровочные рубежи. — В словах Радина зазвучала неприкрытая ирония. — В следующем году, видите ли, подведомственные им предприятия достигнут головокружительной цифры: двести пятьдесят — триста плавок. Это, извините, детский лепет на лужайке. Любой мало-мальски мыслящий инженер отлично понимает: с такой стойкостью футеровки невозможно увеличить выплавку стали. Понимают, но молчат, надеются на что-то. Вероятно, на чужого дядю. Товарищи! Сейчас в конверторных цехах, по сути дела, некогда варить сталь. Едва успеваем гасить конверторы, выбивать сгоревшую футеровку, укладывать новую. Мы далеко отстали от зарубежных огнеупорщиков, особенно от японцев. Неужели так будет продолжаться?

— Короче, Радин, — бесцеремонно прервал его начальник главка, — нас не стоит агитировать за Советскую власть. Институт «Огнеупоры» работает над повышением стойкости. И мы собрались сегодня, чтобы обобщить опыт, совместными усилиями взяться за проблему. Или вы один решите ее? Мне бы хотелось предостеречь: прежде чем изрекать что-либо на коллегии, обстоятельно продумайте каждое слово, ибо здесь обещания приобретают силу закона. Итак, слушаем. Чем вы нас порадуете?

Радин поднял голову. Да, сейчас он должен сделать выбор: встать вровень с более опытными коллегами, все понимающими и мудрыми, или бросить вызов. Внутренне он убежден, что прав, но… Без сомнения, многих сидящих здесь далеко не все удовлетворяет в нынешнем металлургическом производстве. Сегодня ведь никто из специалистов не отмалчивается, все говорят, предлагают, действуют, но по модному эластичному методу — «знаем, понимаем, решаем. Всему свое время».

Пауза затянулась. Никто больше не торопил Радина. А он вдруг вспомнил знакомого лесничего. Как-то шли они через сосновый бор. Пахомыч спросил: задумывался ли Радин над тем, почему так виляет тропа-своротка? Почему искусно обводит она завалы из корневищ, точно огибает заболоченный лес, проскакивает седловину?

Радин ответил тогда что-то маловразумительное. А Пахомыч снисходительно улыбнулся: «Своротку выстрадали ходоки». И сейчас… Он пойдет свороткой, наискосок к цели. Собственно, почему он должен перестраховываться? Убежден — действуй. Радин заставил себя улыбнуться.

— Возможно, что и порадую вас, — внешне совершенно спокойно сказал он. — Право, не знаю, как вы к этому отнесетесь. Наши наметки несколько иного плана — старососненская футеровка скоро будет стоять пятьсот плавок!

Присутствующие задвигались, заговорили вполголоса, опасливо косясь на заместителя министра. Пименов сделал вид, что углубленно рассматривает какие-то записи. Заговорили громче. Реплики были понятны: авантюризм чистейшей воды. Дураками нас выставляет. Где это видано: пятьсот плавок?

— Анатолий Тимофеевич, — не сдержал иронической улыбки начальник главка, — до сегодняшнего дня лично я считал, что в вас уживаются лирик и аналитик, фантазер и трезвый теоретик. — Начальник главка сделал многозначительную паузу. — Оказывается, вы еще и беспочвенный, как бы сказать… хвастунишка.

— Спасибо на добром слове! — резко отпарировал Радин. — В Америке я читал роман «Тоно-Бенге». Кто из вас, товарищи, знает сюжет?

— Здесь не литературная викторина! — оборвал Винюков. — А не скажешь ли, сколько плавок стоит у вас футеровка?

— На опытном конверторе — двести пятьдесят плавок.

Снова поднял голову заместитель министра. Прищурился. Радин заметил, как блеснули под стеклами очков добрые глаза Ивана Ивановича. «Интересно, что он думает сейчас обо мне?»

— Двести пятьдесят, — недоверчиво протянул начальник главка, перекладывая очки из руки в руку, — честно сказать, и эти цифры приводят меня в смущение, но такой скачок… Двести пятьдесят и пятьсот! Нет, нет, пока это невозможно!

— Товарищ Радин, — устало сказал кто-то из директоров, — здесь собрались люди, ценящие время и слова. Мы хотели бы знать, на чем основывается ваше утверждение? Или пока это чистая теория?

Заместитель министра поднял руку:

— Пожалуйста, тише, товарищи! Думается, в рабочем порядке мы разберемся, почему нет единодушия в действиях директора завода и начальника ведущего цеха. — Заместитель министра не повышал голоса. — А пока… Почему бы нам просто по-человечески не послушать молодого специалиста, предлагающего выход из положения? — Иван Иванович прекрасно понимал: Анатолий не беспочвенный мечтатель, не хвастунишка, В этом он лишний раз убедился, прочитав его письмо, присланное накануне заседания. — Пожалуйста, Анатолий Тимофеевич, — с отеческой ноткой в голосе сказал Иван Иванович, — как вы думаете повысить стойкость? За счет чего?

Радин немного успокоился:

— За счет восьмого дня недели! — не сдержал он улыбки.

— Это уже было: сверхнапряжение, работа в инфарктном режиме, на износ. А конкретнее? — бросил начальник главка.