Нужно со всей решительностью заявить, что насыщение ума христианскими знаниями автоматически не делает человека лучше. Необходимо воздействие на все стороны личности. Нужна благоразумная строгость, трудовое воспитание, закалка воли, добрые примеры и ещё многое другое. Послушание родителям, уважение к старшим, благодарность, трудолюбие, скромность, терпение, щедрость и т. д. не являются сугубо христианскими добродетелями. ‹…› Ту сумму добродетелей, которую можно найти во «всемирной копилке нравственности», вернее, ту её часть, которая не противоречит Евангелию, нужно прививать детям до устного наставления в вере. Этот процесс я условно называю «дохристианским воспитанием».
Апелляция к совести детей младшего школьного возраста – очень мощный духовный рычаг. Вопрос для размышления: «А по совести ты как поступил – хорошо или плохо?» – очень легко отрезвляет, ставит ребёнка на место. А что такое совесть? Это Бог, Который находится в душе человека. Поэтому апелляция к Богу через совесть – это важнейший педагогический инструмент в младшем школьном возрасте.
В целом этот возраст уникален тем, что дети очень легко усваивают Священное Писание, церковную историю, многие житийные тексты. Можно встретить ребят, которые наизусть воспроизводят главы Евангелия.
Во втором детстве[4]
основной чертой души является приспособление к окружающей жизни, к её порядкам, законам: дитя… отчётливо сознаёт всю силу объективного мира, стремится постичь его и приспособиться к нему. Эта обращённость к миру видимому, осязаемому резко отрывает дитя от мира духовного – оно как бы вдруг становится духовно близоруким. ‹…› Дитя погружается целиком в мир реальный и теряет интересы и чутьё к духовной сфере. Это пора духовного обмеления, измельчания, напряжённого внимания к социальной среде. ‹…› Дети в это время очень любят что-либо «делать» в храме – прислуживать священнику, следить за свечами, наблюдать за порядком и т. д. Их поведению свойствен самоконтроль с оттенком практицизма и реализма. ‹…› Это возраст духовно хрупкий, если угодно, бескрылый, мелкий; в него по линии приспособления очень легко врываются обман, хитрость, подлинное лицемерие. Задача воспитания… заключается в это время как раз в том, чтобы ослабить значение духовной мелочности и близорукости, углубить и расширить то, что заполняет душу, до известной степени спасти и охранить духовную жизнь.‹…› Очень легко впасть в это время в иллюзию, думать, что у ребёнка всё хорошо и благополучно, тогда как на самом деле под покровом привычных действий (молитва, крестное знамение и т. д.) происходит отделение их от духовного ядра личности, идёт быстрое распыление и выветривание духовных движений и в силу этого растрачивается дар духовной свободы, ибо сердце перестаёт быть силой руководящей и на его место становится близорукая социальная интуиция, приспособление и подражание.
‹…› Принуждения идти в храм в этом возрасте не должно быть: это нужно категорически подчеркнуть. Можно и до́лжно стремиться к тому, чтобы посещение храма стимулировать теми или иными вторичными мотивами (особенно, например, привлечением ребёнка к какому-нибудь делу в храме), можно и до́лжно стремиться к тому, чтобы непосещение храма переживалось как грех (в свободном самосознании ребёнка, а не по подсказке родителей), но надо бояться здесь ухудшения положения всяким видом принуждения.
Существует расхожее мнение, что ребёнку не стоит навязывать религиозное воспитание: мол, вырастет – сам выберет веру, придёт к Богу. Ничему не учить и вообще не воспитывать так же безумно, как не читать ребёнку никаких книг: вырастут – сами выберут, что читать. Ведь мы же пытаемся привить ребёнку то, что сами считаем хорошим, правильным, и не задумываемся над тем, что у кого-то другая шкала ценностей.
Второй момент: дети лишены жизненного опыта, не могут ещё сами выбрать, что хорошо и что плохо. Вопроса, воспитывать в вере или нет, для верующего человека не существует. Вера для нас – смысл жизни, и неужели мы не хотим передать детям то, что является для нас святыней?