Воспоминания

Она явилась сводницей между своим безмозглым мужем и прекрасным кавалером, г-ном Братолюбовым[296]. Тот через ее посредство устроил аферу более чем на десять миллионов. Он предложил какое-то смертоносное вещество, которое на большом расстоянии и в большом количестве осыпает вражескую армию чем-то горючим. И на этот золотой дождь потребовалось свыше десяти миллионов. Эти деньги в. кн. Михаил Александрович, под давлением своей супруги, испросил у Папы. Тот, не расчухав всего, дал рескрипт на имя в. кн. Михаила Александровича, разрешая открыто брать деньги из Государственного банка по мере надобности.

Когда по проверке оказалось, что это скверная афера, то открылось еще одно: прекрасный кавалер для прекрасной дамы уже успел получить из банка два миллиона.

Трудно уяснить, знала ли она всю сущность аферы или только догадывалась. Во всяком случае, за свое глубоко патриотическое вмешательство дама получила редкую шубу (голубой песец), которая оценивается в четверть миллиона рублей. И еще колье из бриллиантов и рубинов – приблизительно в ту же цену.

Если так поступают жены великих князей, то зачем обижаться на проституток ниже рангом?

* * *

Порой мне кажется, что все помешались на одной мысли – как бы побольше цапнуть. И в этом отношении люди заходят так далеко, что не знаешь, как за ними усмотреть. Во главе комитета великой княжны Татьяны Николаевны[297] стоит барон Нейдгарт[298], известный всем как большой барин, с барскими же замашками; прославился как усмиритель. Папа его не любит, но он пользуется симпатией у Мамы, а со старцем ведет негласно большую дружбу. Это правда, что ему как общественному представителю очень неудобно афишировать свои отношения с нами. Для нас он важен, потому что через него удобно сноситься с теми провинциальными монархическими организациями, которые нам нужны для поднятия авторитета. И мне казалось, что у него все идет гладко. Правда, стали поговаривать о его связи с этой стервой Мулаловой, теперь оказывается, что при получении вещей из эвакуированной Варшавы есть большой недочет, что-то около шестисот тысяч рублей. И самое ужасное в том, что в этой истории проклятый кн. Андронников умудрился приплести старца. Через него были даны вагоны, которые вместо беженцев перевозили совсем другое, и за это было получено от московских Высоцких[299] свыше двухсот тысяч. Он же способствовал подаче вагонов для перевозки вещей.

Все это раскопали, и, конечно, если дойдет до проклятой Думы, то вся вина падет на старца и на тех, кто работал за его спиной. Они все так обставили, что их – Нейдгарта и других – не ущипнуть.

По этому поводу приезжал Эрикович, он, видимо, непосредственно во всем этом заинтересован.

Буду говорить с Мамой. Неудобно и то, что это разыгралось в комитете великой княжны Татьяны Николаевны. Никому, конечно, не придет в голову обвинять детей, но это значительно подрывает авторитет.

Господи, до чего они все жадны!

* * *

Эта скандальная история еще долго будет всех волновать. Началось это с удаления Сухомлинова с поста военного министра. Его приспешник Поливанов[300] не по душе старцу. На него указали Папе Гучков и К^о. Когда сняли Сухомлинова, подняли вопрос о предании его суду.

Папа этого не желал и говорил, что верит ему: он мог совершить ошибку, но не подлог. Кричали все, особенно в. кн. Милица. Папу это очень нервировало, и он, по возможности, старался оттянуть вопрос о суде. Вдруг разыгралась эта скандальная история. О ней князь Андронников рассказывает так:

– Когда было выпито достаточно, чтобы языки развязались, кн. М. сказал, указывая на полковника Р. (племянника Сухомлинова), что он напоминает своего дядюшку: пьет на поминках. На это полковник Р. ответил, что хотя в. кн. Сергей Михайлович и занял место Папы при Кшесинской, но не сумел убедить Папу в том, что Сухомлинов виновен: дескать, прямо у него под носом великий князь нажил миллиончик на артиллерийских снарядах.

Когда князь впал в амбицию, полковник пригрозил, что направит по адресу Папы копии со счета по уплате за колье Кшесинской и за ярославское имение. Скандал принял опасную форму, и только благодаря вмешательству Пистолькорса ссорящихся развели. Но история разошлась по Петербургу.

Полковник Р. по болезни переведен на Кавказ. Его ожидало нечто худшее, но за него хлопотала графиня В.

Старец, узнав об этой истории, сказал:

– Я давно говорил Папе: «Твои родичи воруют!»

Относительно полковника старец сказал:

– А он мне не нравится… Он похуже Сухомлинова будет. Тот все же человек государственный, а этот так, вроде мошенника.

Старец, как всегда, прав.

Лелечка (она совсем больна; старец называет ее «Аленка», и это название к ней теперь очень идет), так вот она, в поисках примирения старца с Илиодором, бросилась теперь к дубровинской[301] компании.

Вчера рассказывали любопытную вещь о военном министре Поливанове.

Его, как известно, думские либералы, включая и Милюкова, считают своим ставленником. Выдвинули его для «оздоровления ведомства» – так говорит Гучков.

А на собрании у монархистов Дубровин заявил: