Потом пришел
Николай Павлович стал уверять
– Я тоже так думаю. Только почему все говорят, что он ведет Россию к гибели?
На вопрос Николая Павловича, кто это говорит,
– Этого не надо спрашивать!
Как это ни странно, но я часто, когда смотрю на
Телеграфировала старцу:
«Папа на большую прогулку собирается».
Получила ответ:
«Скажи Маме: Мама, дорогая, Григорий молится. Прогулку к концу последней четверти луны. Будет ясно, тепло, без дождя».
Мама телеграфировала Папе:
«Прогулку назначить после 20-го. Так распорядился наш Друг».
Удивительно – все у нас основано на одном: все продается тому, кто дает подороже. В Царском Селе, в двадцати минутах от дворца, где все кишит стражей, охраной, военными и штатскими генералами, одержимыми одной мыслью, как спасти Россию, когда на всех перекрестках кричат: «Хлеба, дров и оружия!» – стоят четыре совершенно готовые батареи. И никто из спасителей отечества не додумался до такой простой вещи, что их надо осмотреть и направить по адресу.
Мало того что они стоят в Царском Селе, а не там, где это нужнее, так их еще постепенно расхищают, отвинчивают и вывинчивают части, которые куда-то увозят. Как это понять?
Говорила по этому поводу с Александром Эриковичем. И он мне сказал нечто ужасное: опять какой-то кошмарный заговор. Во главе – в. кн. Александр Михайлович.
Почему он? Как это все понять?
Александр Эрикович еще подробностей на руках не имеет. Одно ясно, что Царское Село укрепляется на случай переворота. И укрепляется не нами, а врагами трона.
Все это так сумбурно. Неудачная война. Тайные подготовки мира (мира во что бы то ни стало) – с согласия Папы; или его заставят… Рядом с этим – откровенные разговоры о голодных бунтах, народном восстании. И тут же – дворцовый переворот.
Нет, это нечто безумное!
И никто ничего не знает. Никто ни к чему определенно не готовится, а все идет по течению. И куда оно нас выбросит?
Единственно, кто, по-моему, отдает себе строгий отчет, – это банкир Манус и те, кто с ним. Эти знают, чего хотят. Он мне сказал:
– Мы для сильной и могучей России работаем. А если это будет иначе – то есть революция, то мы должны, как сможем, облегчить переход капитала.
Просто и откровенно.
А Александр Эрикович говорит, что теперь такое время, что лучший бухгалтер может обсчитаться.
Тревога растет. Всюду одно и то же: «Война проиграна. Начинается революция!»
Порой рада бы уйти от всего. Но куда уйдешь? Я в центре, все идут ко мне, все рассказывают. Я слушаю, впитываю – и потом, как обезумевшая, начинаю искать: где же правда? В чем правда? И мне кажется, что никакой правды нет, как нет никакого смысла. Все случайно… все сумбурно… все в руках судьбы…
Старец сказал:
– Ежели Папа вовремя не раскидает костер, все вспыхнет. Ох и гореть будет!
А потом, как в забытьи, добавил:
– Я что ж? Разве я такое думал?.. Я не от себя… Творю волю пославшего меня…
И тяжело вздохнул:
– А убьют Григория – костер вспыхнет!
У в. кн. Марии Павловны, как в аду, пекутся проекты – один другого бессмысленней и рискованней. Иногда мне кажется, что это все – следствие той растерянности, которая охватила всех вообще, в особенности двор. Растерянность всех сводит с ума. Полное исступление, до потери сознания.
Французский посол Палеолог ответил, что его личного убеждения еще недостаточно, чтобы парализовать действия Штюрмера. Надо иметь в руках факты, документы, с которыми он мог бы обратиться к Папе и возбудить официальный вопрос перед своим правительством.
– Но до сих пор, – с досадой сказал посол, – мы слышим только слухи. А на слухах нельзя строить серьезного политического государственного выступления.
По словам сенатора, дело обстоит так.