Воспоминания

Наша беседа никогда не занимает дольше десяти минут. Еще много лет назад мы договорились, что я испытываю тревогу из-за положения на Дальнем Востоке, выражаю протест против продолжения «красного террора» в России, предсказываю неминуемую войну между Италией и Югославией и живописно рассуждаю о том, что современные американские девушки обладают фигурой Дианы и умом Минервы. Я терпеть не могу это сравнение с Дианой и Минервой, но репортеры уверяют, что подобные фразы пользуются большим успехом на Среднем Западе. Мои подлинные слова на самом деле никакого значения не имели. Во-первых, интервью все равно переписывал редактор, который должен был решать, что я на самом деле думаю о молодых американках, а во-вторых, ни одна газета так или иначе их не печатала. Интервью брали с целью избежать скандала в редакции. Записав мои ответы, молодые люди неизменно благодарили меня и спешили назад, в «Нью-йоркский бар Гарри» в центре Парижа. Я мыл пепельницы и продолжал работать. Наш честный договор устраивал всех. Благодаря ему мое имя не забывали, я же вспоминал, что пора пересмотреть летний гардероб. Даже мой камердинер приучился к тому, что после визита американских корреспондентов следует отнести в чистку мои фланелевые брюки.

Вот почему я удивился, когда, вернувшись домой как-то утром весной 1927 года, увидел корреспондентов, которые сидели положив ноги на мой письменный стол.

– Неужели Советы выбрали меня царем Третьего Интернационала? – осведомился я, входя.

– Нам нужно ваше заявление, – ответили мне.

Я почувствовал себя польщенным. Два заявления за год! Ставки растут!

– Положение на Дальнем Востоке… – начал я, но говорить дальше мне не позволили.

– Нет-нет, ничего подобного. Нам нужно настоящее заявление. На сей раз без шуток. Нам сказали, что вы беседовали с духом покойного царя. Рассказывайте!

Я возмутился. Мне хотелось бы угодить им, но ведь есть какие-то границы!

– Простите, ребята, – сказал я. – Цитируйте меня на любую тему, какую хотите, включая Соединенные Штаты Европы и бодрящую простоту американских девушек, но духов не трогайте.

– Значит, интервью не будет?

– Не будет.

Они ушли недовольные. Спустя какое-то время я получил вырезку из американской газеты под заголовком: «Бывший великий князь утверждает, что беседует с духом царя». Я хранил молчание. Я понимал, насколько бессмысленно опровергать что-то напечатанное в американских газетах.

Потом кое-что начало происходить. Мне написал один житель Северной Каролины. По его словам, он хотел бы пригласить меня к себе на зиму, потому что он всегда «любил духов». Один врач из Чикаго прислал мне свою брошюру, озаглавленную: «Психоанализ как метод лечения безумия». Женский клуб из Айовы выражал готовность заплатить мне «двести долларов наличными» и снабдить билетами на поезд и номером в отеле, если я пересеку океан и побеседую с царем в их присутствии. Один джентльмен из Бруклина предостерегал, что никакие мои «фокусы» не изменят «решимости восставших масс во всем мире». А лос-анджелесский риелтор прислал письмо, состоявшее всего из одной строчки: «Общаетесь с духами? Значит, вам понравится в южной Калифорнии».

Два юноши, ответственные за эти вспышки идиотизма, считали, что я должен быть им благодарным.

– Не успеете оглянуться, – объяснили они, – как за вами будут охотиться люди из «Лаки страйк»! В Америке ничто так не привлекает, как успех. Нет предела совершенству.

Глава XII Потсдам, США

1

Мало что так полезно в изгнании, как с трудом приобретенная способность рассказывать сказку о Золушке наоборот. Она кормила герцога Орлеанского во время его пребывания в Америке. Она помогла Людовику XVIII пережить «тощие годы» в Лондоне. Она поставила многих русских беженцев за прилавки универсальных магазинов. Количество способов, какими обедневшие аристократы способны эксплуатировать сказку, поистине поражает воображение.

Мои родственники считают, что чтение лекций по спиритизму – занятие самое позорное. Как бы там ни было, летом 1928 года я принял предложение одного лекционного бюро. Если меня одолевают сомнения, я всегда склоняюсь к тому, что неприятно моим родственникам.

– Ты безумнее мартовского зайца, – напутствовали они меня на прощание.

При слове «март» я навострил уши. Именно в марте 1917 года, вопреки советам всех моих братьев, кузенов и племянников, я отказался подписывать знаменитый «отказ от всех притязаний», который навязывало Романовым Временное правительство. Нет, я вовсе не хотел сохранить право на престол ни для себя, ни для моих детей, боже упаси. Просто я считаю, что человек не перестает быть сыном своего отца лишь потому, что группа бездельников угрожает ему расстрелом. То, что одиннадцать лет спустя, накануне отъезда в Америку, я оказался единственным выжившим великим князем, не питавшим больших амбиций и не писавшим вдохновляющие послания, адресованные 160 миллионам русских, доказало моим родным, что мне не хватает не только мозгов, но и патриотизма.