Воспоминания

Должно быть, человек за соседним столиком – оптимист. А может, он читал слишком много проспектов конторы Кука. Лично я вполне обойдусь без Таити. Я собираюсь остаться там, где я есть, на Французской Ривьере. Любопытно, что под конец я обосновался там, где умерли мой отец и моя сестра. О них я вспоминаю без горечи. Я в высшей степени счастлив. Я достиг цели. И пусть возвращение произошло не так, как я ожидал, утешительно сознавать, что, проживя такую жизнь, какую прожили немногие, я еще сознаю, что вся она, каждая ее мелочь, была прекрасна. Если бы меня расстреляли в 1918 году, я умер бы, о многом сожалея. Теперь я не жалею ни о чем. «Делай свое дело, и делай его хорошо». У меня никогда не было «дела», и все, за что ни брался, я делал плохо, но Америка вылечила меня от застенчивости дилетанта. Я видел людей, знающих свое дело, в минуты серьезного кризиса, и я рад, что я дилетант. Каким-то образом их истерия мне не передалась. Кроме того, благодаря Америке я также понял, почему Бурбоны «ничему не учатся». Потому что они никогда не могут найти ничего, что стоило бы учить, чем бы они ни пытались заниматься. Подобно мне, в годы изгнания они никогда не встречали людей, которые по-настоящему знали свое дело.

«Пусть каждый подметает перед своей дверью, и весь мир будет чист». Как доктрина откровенного индивидуализма, эти слова умирающего Гёте производят довольно сильное впечатление, но в качестве практического совета они не соответствуют требованиям живых. Как именно следует подметать перед своей дверью – внутрь или наружу? Я пробовал оба способа и понял, что мир, выметенный дочиста, выглядит очень уныло. В годы мировой войны и Великой депрессии мы все приучились подметать перед своими дверьми. И все же…

Скрипач впадает в отчаяние. Жестом он приказывает оркестру замолчать и исполняет соло «Когда умирает любовь». Когда я впервые услышал эту песню, Муссолини лежал в колыбели, а Гитлер еще не родился. Люди действия. Судьбоносные люди. Люди нашего времени. Мне вспоминается отрывок из дневника императора Александра I: «Тильзит. 1807. Весь день провел с Наполеоном. Я могу простить ему все, кроме того, что он такой отъявленный лжец. Как можно ему доверять?» Можно ли доверять судьбоносному человеку?

«Когда умирает любовь»… Должно быть, скрипач имеет собственные сентиментальные причины снова и снова исполнять эту глупую старую песню. В каком же году я впервые ее услышал? Я слушаю довольно долго, а потом вспоминаю. 1889 год. Париж. «Тот самый» бар «Америкен». Примерно в то время я познакомился с эрцгерцогом Иоганном Сальватором Австрийским, который предпочитал, чтобы его называли псевдонимом Иоганн Орт и который, сам того не зная, удержал меня от того, чтобы сжечь за собой мосты.

2

Когда я познакомился с Иоганном Ортом в парижском отеле, главной темой сплетен всех праздных придворных в Европе была его женитьба на Милли Штубель, пятнадцатилетней австрийской танцовщице. Мир был еще молод – это произошло в 1880-х годах. Американские летчики еще не пересекали Атлантику; Гитлеры еще не становились главами государств, и все, что требовалось от эрцгерцога, чтобы попасть на первые полосы, – он должен был заметить хорошенькую девушку на военном параде в австрийском Линце, остановить перед ней коня, подхватить ее на руки и отвезти в ближайшую церковь.

Если бы поступок такого калибра позволил себе любой другой человек, брак наверняка был бы расторгнут, родители Милли получили бы крупные отступные, и весь мир забыл бы о происшествии через неделю. Но мой друг был Габсбургом, а его дядей был император Франц-Иосиф.

Какими бы красивыми ни были их бакенбарды, они не скрывали торчащий габсбургский подбородок, всемирно признанный знак упрямства и заносчивости.

Эрцгерцог догадывался, что повел себя глупо, но он терпеть не мог, когда на него кричат. Император и сам когда-то был молод, но он не мог допустить, чтобы кто-то, даже его племянник, дерзил ему. Дело окончилось крупным скандалом.

Бывший эрцгерцог Иоганн Сальватор Австрийский стал Иоганном Ортом, изгнанным из Австрии, лишенным средств. За ним бдительно следила тайная полиция взбешенного императора. Ему приходилось передвигаться быстро; он понимал, что австрийские детективы могут попытаться похитить

Милли Штубель. Поэтому из Австрии он отправился в Швейцарию, из Швейцарии – в Испанию, из Испании – в Англию, из Англии – во Францию. Иногда, устав от постоянного преследования, он устраивал невинный обман: выходил из отеля, оставляя багаж, где-то на улице встречался с Милли, переезжал в ближайший городок и посылал письма друзьям на другом конце света, в Патагонии или Южной Африке, чтобы потом эти письма переправлялись в Вену.

Репортеры называли его главным европейским человеком-загадкой. Его дядя считал его «паршивой овцой» в клане Габсбургов.

Общие друзья в Париже обещали устроить мне встречу с Иоганном Ортом, и я с нетерпением ждал знакомства.