Воспоминания

Серьезность требований, предъявленных к западной армии в это первое посещение Франции, рельефно обрисовалась для меня. И только тогда я понял, что совершила наша западная армия и как неблагодарна была задача для командования и солдат. Ведь в вынужденной чистой обороне никогда не видно было успеха. Результат оборонительной борьбы, даже если он победоносен, никогда не дает возможности участнику обороны освободиться от гнета или, лучше сказать, от ужасов поля сражения. Солдат лишен того душевного подъема, который охватывает его при продвижении вперед. Как много наших доблестных солдат лишены были возможности пережить это! Они не видели ничего иного, кроме окопов и насыпей, в которых и из-за которых они месяцами боролись с неприятелем. Какая трата нервов без восстановления их! Какая сила сознания долга нужна для этого и какая нужна самоотверженность, чтобы годами переносить это отречение от высшего военного счастья! Я открыто признаю, что был глубоко потрясен этими впечатлениями. Теперь я понимаю, почему все, и офицеры, и солдаты, стремились вырваться из этих условий, как сильно охватывала всех надежда, что наконец после этих истощающих боев, начнется и на западном фронте большое наступление, бодрая военная жизнь.

Еще долго должны были ждать этого наши командиры и солдаты, и многие из них погибли раньше в различных окопах.

Мое отношение к политическим вопросам. Внешняя политика

Богатое историческое прошлое нашего отечества, жизнь его великих сынов всегда живо интересовали меня. И даже на войне я не мог не углубляться в эти вопросы. И все же можно с уверенностью сказать, что по натуре я не политический деятель. Может быть, для этого слишком слаба моя способность к политической критике, а может быть, слишком сильно развито во мне чувство солдата. Последняя причина также объясняет мое отрицательное отношение ко всякой дипломатии. Впрочем, я вообще считаю (и часто и громко повторял это во время войны), что дипломатия — занятие не по нас и предъявляет нам, немцам, требования, которые мы не можем удовлетворить. В этом заключается, конечно, одна из главных причин отсталости нашей военной политики. И отсталость эта тем заметнее, чем больше развиваются наша торговля и промышленность, чем сильнее распространяются наши духовные силы за пределами нашего отечества, чем быстрее мы становимся мировым народом. Я не всегда видел в наших политиках то спокойное сознание своей государственности, каким обладают политики английские.

И во время моей деятельности на высших командных постах на востоке, и после моего назначения начальником генерального штаба армии у меня не было потребности заниматься вопросами современной политики больше, чем это было безусловно необходимо. Правда, в условиях коалиционной войны я считал невозможным для военного командования совершенно отмежеваться от политики. Я должен был бы отвечать перед своей совестью, если бы не высказал своих взглядов в тех случаях, когда стремления других, по моему убеждению, привели бы нас на опасный путь. Точно так же я бы чувствовал угрызения совести, если бы я видел бездеятельность и неохоту к труду и не побуждал к нему, и, наконец, если бы я не защищал своих взглядов на настоящее и будущее, в то время как политические мероприятия затрагивали бы и даже нарушали бы план ведения войны и колебали уверенность в будущем. Со мною согласятся, что резкой границы между политикой и военным руководством нет. Они должны уже в мирное время согласовать свои действия. Во время войны, которая поглощает все их силы, они должны дополнять друг друга.

Я сознаюсь, что покрывал своим именем и своей ответственностью некоторые политические взгляды, очень слабо связанные с тогдашним нашим военным положением. В таких случаях я никому не навязывал своих взглядов. Но если кто-нибудь хотел знать мои взгляды в вопросе, который должен был быть разрешен и не был разрешен немцами, то я не видел никаких оснований молчать. Одним из первых вопросов, вставших передо мною вскоре после моего назначения главнокомандующим, был вопрос о будущем Польши. Ввиду большого значения этого вопроса во время войны и после нее я должен остановиться на нем подробнее.