Я догнал Муравьева в Елизаветграде (современный Кировоград на Украине. –
На протяжении нескольких дней у меня была надежда на то, что мы сможем заставить большевиков воевать с захватчиками. Отряды войск Муравьева и Антонова вошли в контакт с врагом и начали боевые действия. Сообщалось, что в одной перестрелке были убиты около тридцати австрийцев, а оставшаяся часть войск отступила. Эта информация дошла до меня лишь два дня спустя после этого столкновения. Я не смог получить никаких подробностей и очень хотел узнать, какие полки участвуют во вторжении. Я объяснил важность этого Антонову, и мы поехали на то место, где произошел бой. Раненых не было, мертвые были уже похоронены, а подразделение советских войск, участвовавшее в этом бою, уже передислоцировалось – и никто точно не знал куда.
Единственное, что можно было сделать, – это раскопать могилы похороненных австрийцев. Но даже тогда я не получил необходимую информацию. Австрийские солдаты были обобраны победителями: их одежда и обувь были сняты, а голые тела похоронены.
После этого Антонов распорядился, чтобы под страхом смертной казни все знаки отличия с одежды, фуражек и документы убитых теперь отправлялись в его штаб.
Но было уже слишком поздно. Через несколько дней 3 марта 1918 г. советское правительство согласилось на условия мира, продиктованные Германией. Антонов получил приказ прекратить боевые действия. Перед отъездом я убедил Антонова взорвать угольные шахты и уничтожить все, что нельзя было увезти, чтобы это не досталось австро-германцам. Должен сказать, что нерегулярные военные отряды преуспели в разрушительной работе и проявили себя лучше любой профессиональной бригады подрывников.
Я поддерживал связь с Бойлем по радио, но казалось, что пока нет никакой надежды на наше воссоединение. О некоторых его приключениях после нашего расставания рассказано в романе мадам Пантази «Свет и тень»; другая их часть появилась в его кратком некрологе, а о какой-то их части так и не было рассказано. Я не ставлю здесь перед собой такую цель, и также невозможно написать некролог, но для эпитафии хочу привести слова, которые сказал один русский после речи Бойля: «Э, брат, вот человек!»
Был созван съезд всех российских Советов для утверждения Брест-Литовского мирного договора в Москве, и я решил поприсутствовать на нем. По прибытии я обнаружил, что Британская авиационная миссия уже возвратилась в Англию через Владивосток, но, к счастью, она оставила в надежном месте два автомобиля. Один из них – серый двухместный 12-цилиндровый «патфайндер» – стал моим любимцем. На этой машине я быстро установил маленький шелковый государственный флажок Великобритании и начал ею пользоваться. Посольства союзников переехали из Петрограда в Вологду; тем временем советское правительство покинуло Петроград, которому угрожала германская армия, и сделало Москву своей столицей.
Я телеграфировал в Военное министерство в Лондон и сообщил, что здесь есть еще важная работа, которую я могу сделать, и получил приказ оставаться в России, имея достаточную свободу действий.
Было нетрудно получить пропуск на IV Всероссийский съезд Советов; на первом заседании я в военной форме сидел среди нескольких сотен делегатов в зале. Единственной темой обсуждения был мирный договор. Его утверждение было почти предрешено. Ленин перетянул на свою сторону народных комиссаров и Центральный комитет большевистской партии благодаря своей аргументации.
Советское правительство ничего не могло сделать; Ленин так дезорганизовал Россию – ее армию, промышленность, снабжение продовольствием, – что она лежала перед Германией беззащитной.
Ходили слухи, что большевики были куплены правительством Германии, а то, что происходит в Брест-Литов ске, – просто комедия, в которой у каждого делегата своя роль.
Ленина, Троцкого и партию большевиков в целом военная миссия союзников в России считала предателями и агентами германского правительства. Пресса в Англии, Франции, Италии и Америке в основном тоже придерживалась этой точки зрения.