Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый

Я быстро заметил, что очередной, видный окунь, исчез в сумке деда, а мне снова достался маленький! Вот почему, не желая быть обделённым, я высказался предельно ясно: «Крупных окуней, деда, мне тоже ложи! Ведь ты же не хочешь, чтобы баба Антонида узнала, как ты ловил?!». Гурий на миг, удивлённо замер, с крупной рыбиной в руке, но поняв меня правильно, начал делиться иначе: «Вымогатель, забирай этого! Большой тебе, а этот мне… Этот тебе, а маленький мне!». Поэтому дома, мне пришлось поддакивать дедушке, вопреки пугающим, подозрительным расспросам Антониды Прокопьевны.

В конце августа, тысяча девятьсот сорок девятого года, Гурий Иванович купил мне, новенький велосипед Харьковского завода. Превосходный велосипед! В инструментальной сумочке которого, помимо ключей, были запасные золотники, клей и ниппеля. Причем к подседельной раме, был пристёгнут, ручной насос, а в отдельном пакете, лежало механическое магнето, фара и одометр!

Последний закреплялся на передней вилке, таким образом, чтобы его выступающий стерженёк, цеплялся за спицы колеса и проворачивал звёздчатый диск, на одно деление. Во время езды, достаточно было взглянуть на счётчик, чтобы узнать пройденный километраж, отображаемый в маленьком окошке. После приобретения велосипеда, дед решил пока не ставить магнето, вырабатывающее электричество, от вращения ролика, приводимого набегающим колесом и как оказалось, был прав.

Вначале, мы протянули все болты креплений на велосипеде, смазали цепь и звёздочки, а потом подкачали шины и опустили седло. По готовности аппарата, дед решил прокатиться первым. Взгромоздившись на велосипед, он оттолкнулся ногой и неуверенно завиляв, упал во дворе! Я взвыл: «Деда, ты такой огромный и тяжёлый! Сломаешь велик!». Гурий ворчливо поднялся, отдал велосипед и больше никогда, на него не садился.

Ребятам на зависть, а себе на радость, я выехал кататься, на новеньком велосипеде. Под вечер, я приехал домой в слезах! Потому что у меня, стащили насос… Дед внимательно меня выслушал и пообещал достать, новый насос, но назидательно предупредил: «Раз такие дела внучок, поездишь пока, без магнето и фары!». Где он нашёл, похожий конструктив, я не знаю, но через день, он вручил мне новый, ручной насос.

Первого сентября, я пошёл в третий класс. Моей учительницей стала Морковская Юлия Александровна – жена, школьного друга, моего отца. Которая, проучила меня в Туимской школе, не только третий, но и четвёртый класс. Юлия была крупной, статной женщиной, внятно излагающей, учебный материал. Правда говорила она, с лёгкой хрипотцой, вероятно из-за того, что тайно курила. О чём мы, догадались самостоятельно, чувствуя постоянный, исходящий от неё, табачный запах.

 Морковская, учила нас русскому языку и арифметике, но больше всего, мне полюбились её уроки, классного пения. Когда мы разучивали песни, военных лет. Например, мы распевали такие строфы: «Выстрел грянул, ворон кружит. Твой дружок в бурьяне, неживой лежит… Вьётся пыль, под сапогами, лесами и полями, а вокруг бушует пламя, да пули свистят!». Или песни гражданской войны: «Там вдали, у реки засверкали штыки. Это белогвардейские цепи…». Мне часто вспоминается Юлия Александровна, которая в своём излюбленном, синем костюме, дирижирует нашим хором.

 В четвёртом классе, я однажды нафантазировал, что могу написать превосходный, патриотический стих! И написал… Что-то о войне и победе, после которой Сталин идёт со Шверником, по Красной площади, а доброжелательная Юлия Александровна, исправила в нём, грамматические ошибки. После этого, наделав новых описок, я переписал стих на чистовик и отправил в газету «Пионерская Правда». Ответ пришёл быстро… Мне вежливо указали на ошибки, в том числе на то, что слово товарищ, пишется без мягкого знака! Так что я, на всю последующую жизнь, излечился от стихоплётных желаний.

В последующие годы, я пристрастился читать сказки, приключения и фантастику. В пятом классе, в мои руки попала иллюстрированная книга «Одиссея и Илиада Гомера». Поначалу, мой разум с трудом одолевал торжественный гекзаметр, в переводах Николая Ивановича Гнедича и Василия Андреевича Жуковского, но я терпеливо вчитывался, постигая ускользающий смысл. Какие же в поэмах, оказались красочные эпитеты – «виноцветное море», «длинотенное копьё» или возвышенные сравнения, как «шлемоблещущий Гектор»!

В отличие от приключенской литературы, которую я «проглатывал залпом», в строфы Гомера, мне пришлось вникать больше полугода. Поэтому книга, запомнились мне, почти наизусть. Более того, я был впечатлён, изумительной чёткостью линий, перьевых рисунков. Их графика, меня просто завораживала! Так что, перерисовывая книжные иллюстрации пером и тушью, я натренировал руку так, что даже кисточкой, научился выводить тонкие линии, красочных рисунков.