Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Объясняется это тем, что бомба движется быстрее того звука, который сопровождает ее полет: они услышали только взрыв бомбы и треск падающего на них здания. Они чуть не задохнулись от засыпавшей их мельчайшей пыли, но узкий коридор сдержал упавшие на него балки, камни и пр. Когда треск прекратился, стоящим в коридоре удалось пройти к уцелевшему окну и вылезти наружу. Тут они разбежались кто куда. Однако двое из них укрылись тут же под каким-то навесом. Бомбежка продолжалась. Было так страшно, что эти две снова влезли в окно и снова спрятались в спасший их коридор. Отсюда они услышали голос Елены: «Помогите, помогите!» Тем временем часть той молодежи, которая составляла отряды помощи, проходила перед окном. Они позвали их, и те, разрубив топором заслонявшую им путь фанеру, вывели Елену из ее заключения и отвели ее на санитарный пункт, откуда она под утро и была доставлена в больницу. Но как могла уцелеть еще не вышедшая из своей комнаты Елена, когда вся эта комната была погребена свалившимися на нее двумя этажами здания? Ответ на это получился лишь долгое время спустя. Властями были образованы рабочие бригады, в обязанности которых было разбирать до основания разрушенные постройки. Чуть ли не целый месяц я наблюдала за их работой, в ожидании момента, когда они, дойдя до нижнего этажа, начнут сдавать мне найденные на самом низу уцелевшие вещи: например, белье, лежавшее в сплющенном комоде, или платья, тоже находящиеся скомканными на дне стоявших когда-то шкапов. Вот тут-то и выяснилось, что жизнь Еленочки была сохранена прочностью так называемого красного дерева, из которого в старые времена часто делали всевозможную мебель. В ее комнате стоял буфетный шкап из красного дерева для посуды. Как обыкновенно, эти буфетные шкапы состоят из двух частей, поставленных друг на друга. Воздушная волна разорвавшейся бомбы была так сильна, что отбросила верхнюю часть буфета на некоторое расстояние, еще до падения остальной постройки. Между этими двумя частями и лежала Елена Ивановна. Красное дерево выдержало на себе вес двух этажей. Когда разбиравшие дошли до этих частей буфета, то нашли в них все в полной целости, даже неразбитые тарелки и стаканы.

Сколь долго длилось это время, когда каждый чувствовал себя на краю могилы, сказать не могу.

Наконец немцы вместе с румынами вошли в город. Бомбежка прекратилась, и все приютившиеся у добрых Гречиных разъехались в разные стороны. Благодаря бегству богатых евреев, квартирный вопрос потерял свою остроту. Поблагодарив наших милых временных хозяев, мы с Еленой переехали сначала в опустевшую после смерти Ольги Егоровны ее комнату, а потом, подчиняясь требованию румынских властей очистить Черноморскую улицу, как прибрежную полосу, перебрались к Екатерине Сергеевне (См. примеч. 37) в Казарменный переулок. Сама Екатерина Сергеевна вернулась к себе с той дачи, куда Любочка устроила ее у своей знакомой на время бомбежки.

47. Немецко-румынская оккупация

После взятия Одессы германское командование взяло на себя военное управление городом, а румынам предоставило гражданское. Пришлось нам, обывателям, познакомиться и с румынской добротой, и с неимоверным взяточничеством, царящим среди них. Первым делом они открыли бесплатные столовые при каждой церкви и при городском управлении, а отдельные румыны щедро одаривали всякого, казавшегося им бедняком. Незадолго до их приезда градом в Одессе были выбиты стекла в окнах. Знакомый Екатерины Сергеевны, старый стекольщик, нес ей пешком несколько больших тяжелых для него стекол. Встретившая его румынка не задумываясь сунула ему в руку пять рублей. Занялись румыны и выдачей пенсий старым людям. Екатерина Сергеевна выхлопотала пенсию и себе и многим другим, в том числе и Елене Ивановне.

Но вот картинки и другого характера. День входа румынских войск в город. Простая русская женщина, жившая в нашем дворе, пришла ко мне и делится своими впечатлениями: «Пригласила я, – говорит, – четырех солдатиков и угощаю их: сварила чаю, поставила на стол сахарницу с кусковым сахаром, отвернулась и наливаю чай около своей плиты; подаю им, а сахарница пустая. И мне пришлось им сахар самой по стаканам раскладывать; мне так стыдно было, так стыдно!»

Зашла я как-то к моим знакомым, жившим на даче; при мне пришел туда румынский офицер, чтобы познакомиться с помещением или с живущими в нем, и вдруг я вижу, что стоящие на столе часики исчезают в его кармане. Мужчины уже не ходили по городу с часами на руках: встречные румыныпобедители тут же на улице останавливали их и отбирали часы, делая это совершенно открыто. Как я узнала потом, по-румынски война называется «разбой» (в румынском языке очень много славянских слов).