Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Тетя никогда не ездила ночью. Мы ехали днем, на ночь останавливались в какой-либо гостинице и на следующий день продолжали свой путь. Таким образом, без всякого утомления, мы добрались до небольшого швейцарского городка Рагац, лежащего в горах, в очень красивой местности, с видом на Юнгфрау и на весь альпийский хребет. Расположен был Рагац около горячего горного источника. Источник этот протекал мимо искусственного, очень большого бассейна, в котором была проведена и холодная вода. Купаясь в этом бассейне с проточной водой, можно было подплывать и к его горячей части и к более прохладной, что я часто и проделывала. (Тетя брала там же лечебные теплые ванны).

Но главное мое удовольствие во время пребывания в Рагаце заключалось в моих утренних прогулках. Тетя отпускала меня на все утро с одним только условием – не опаздывать к обеду. Это условие я свято исполняла, понимая, что, раз тетя ездила туда для успокоения нервов, то тревожить ее нервы я не должна была – ни в коем случае. Меня, конечно, тянуло в горы, вверх. Не буду перечислять те вершины, на которые я взбиралась медленным шагом и с которых бегом спускалась вниз, чтобы не заставлять тетю ждать меня хотя бы одну минуту. Раз как-то поднялась я на открытое плоскогорье, красота и ширина картины, представшей предо мной, заставила меня пережить слова Лермонтова: «И счастье я могу постигнуть на земле, и в небесах я вижу Бога». (Из стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива…»).

Другой раз я оказалась высоко над рекой, которая струилась около Рагаца. Она протекала в ущелье, между скалистыми берегами, нависшими над ней. В том месте, где я находилась, ее совсем не было видно. Надо было вплотную подойти к обрыву. Я подошла, но она все же была скрыта, тогда я схватилась рукой за растущее там молодое дерево и, вытянувшись, заглянула в пропасть. Я достигла своего, то есть увидела струю воды. Но овладевший мною страх был так велик, что я сначала медленно попятилась назад и только уже на довольно далеком расстоянии повернулась спиной к опасности и бросилась бежать.

Вообще я была не очень осторожна: ходила не по указанным дорожкам, а так, прямо, куда глаза глядят. Надо сказать, что в милой, любезной Швейцарии все было приспособлено для туристов. С большой дороги, например, в сторону вела меньшая; на ней столб с тремя дощечками: одна красного цвета с надписью: «развалины такого-то замка», другая – желтого с названием какого-нибудь горного «кафе», третья – синего и т. д. Дальше дорожка разветвлялась и одно разветвление носило один цвет, другое – два других, уже без названий. Я пользовалась этими знаками, чтобы доходить до заранее намеченной цели, но любила иногда побродить и просто без дорожек.

Однажды я заметила вдали, на обрыве, большой, незнакомый мне, очень красивый цветок. Я направилась к нему. (Я всегда возвращалась домой с букетом цветов, часто мне не знакомых, но знакомых тете). Путь мой к этому цветку оказался вдруг пересеченным чрезвычайно низеньким, ниже колен, заборчиком. Я удивилась. Для кого такой низкий забор? Любая овца с легкостью переступит через него. Не задумываясь долго, я перешагнула через это препятствие и направилась к соблазнительному растению. И вдруг из под моих ног посыпался песок, а потом более крупный гравий. Тут я поняла, что забор ограждал от опасности более послушных, чем я, европейцев и что вызванное мною, свободолюбивою россиянкой, маленькое движение почвы могло окончиться грандиозным обвалом. Цветок я все-таки сорвала и быстро отступила на прочную землю. Все окончилось благополучно: обвала не произошло.

После обеда и краткого отдыха тетя заказывала экипаж, и тогда мы совершали с нею более дальние прогулки. Иногда мы садились с ней в ползущие вверх по горам вагонетки и достигали очень больших высот. Милая тетя (теперь уже покойная)! Знает ли она, как я благодарна ей до сей поры за удовольствие, которое она мне доставила тогда? Рассказать словами красоту и симпатичность швейцарских видов, конечно, нельзя: их нужно видеть. Что касается самих швейцарцев, то я в восторге от них не осталась. Приехавши, я попросила молодую служанку в гостинице отправить мою телеграмму и, не знакомая еще со швейцарской монетой, я спросила ее, сколько она заплатила и сколько ей дали сдачи. Она ответила мне, что она и не считала, и не знает.