Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Находясь между двумя церквами, он примыкал западной своей частью к Елагину острову, который на взморье Финского залива образовал мыс, носивший название Стрелки. Весной и осенью, когда солнце заходит около семи, восьми часов вечера, богатые жители Петербурга ездили в своих экипажах на Стрелку любоваться закатом. В те времена способом сообщения по Петербургу для небогатых людей служили «конки», то есть вагоны, везомые по проложенным рельсам парой или тройкой лошадей. Такая конка ходила в наши края по Каменноостровскому проспекту. Езды к нам от города на конке было минут пятьдесят, на извозчике – тридцать пять, на своих лошадях – минут двадцать—двадцать пять. Конка эта, дойдя до нас, шла дальше, переезжала по мосту Малую Невку и доходила, уже на материке, до пригорода, называвшегося Новой Деревней. Это было место жительства цыган, осевших в Петербурге. Название Новая Деревня встречается в старинной детской песенке, которую, благо я ее помню, я приведу здесь для любителей старины и народного творчества (фольклора):

Ты поедешь, моя радость, в Новую Деревню,
Ты увидишь, моя радость, великое чудо:
Козел муку сеет, коза подсевает,
А барашки – круты рожки в дудочки играют.

А сорока-белобока пошла танцовати,

А вороны-стары жены стали примечати.
А синичка на поличке ногою-то топ-топ!
А совища из углища глазами-то хлоп-хлоп!

Мелодия этой песенки соответствует мелодии «Во саду ли, в огороде».

На Каменном острове, направо от проспекта, находилась маленькая церковь из красного неоштукатуренного кирпича. Она называлась красненькой, а также цыганской (цыгане, издавна уже православные, ходили именно в эту церковь). Туда же и мы стали ходить к обедне по воскресеньям и праздникам. Старенький священник привлекал многих в этот храм своими простыми, но глубокими проповедями, доходившими до самого сердца.

* * *

Служба отца требовала от него посещения в различные часы дня вверенного ему учебного заведения. Эти посещения не носили регулярного характера. Когда он должен был ехать в город, к нему, конечно, присоединялись и мы, дети. В то время только младшая сестра Эльвета еще не окончила гимназию и ежедневно ездила туда на конке. Каждый из нас остальных ехал с отцом по своим различным делам: кому хотелось посетить выставку картин, кому навестить знакомых, кому побегать по магазинам и т. д. Когда желающих было много, то запрягалось парой лошадей «ландо» (четырехместный открытый экипаж). Кучеру говорился заранее обдуманный маршрут, и он развозил нас по Петербургу, выпуская на том или другом углу кого-нибудь из членов семьи.

Надо сказать, что все мы, начиная с отца, были очень рассеянны (мать составляла исключение). Были мы также очень общительны, не только с посторонними, но и между собою (оба эти свойства остались у нас до старости лет). И вот раз подвез нас кучер к какому-то углу и остановился, а мы сидим оживленно разговариваем и долго не замечаем, что мы не едем, а стоим и что никто из нас не вышел. Наконец заметили. Переглядываемся. Спрашиваем кучера. А он отвечает: «Ольга Федоровна сказала мне остановиться около почтового ящика». Тут Ольга очнулась, выскочила из экипажа, опустила в ящик письмо, и мы поехали дальше.

Когда отец ехал один или вдвоем, то запрягали в пролетку нашего рысака Сокола. (Рысаки – это порода крупных, но легких, красивых лошадей с широким размашистым шагом и очень быстрым ходом. Россия славилась своими рысаками). Мой брат Валя, восхитившись как-то раз быстрым ходом Сокола, воскликнул: «Вторая лошадь в Петербурге!» – «Кто же первая?» – спросили мы его. – «Первых много», – ответил он не задумавшись.

Когда родители решили купить эту загородную дачу, наши родственники и знакомые стали жалеть нас, едущих, как им казалось, в изгнание. Милая, сердечная тетя Надя Левшина, большая приятельница моей матери, прямо напала на нее. «Что ты делаешь, Маша? – говорила она. – Ведь вы будете там совсем одиноки! Кто поедет к вам в такую даль?» Но она ошиблась. Наши петербургские знакомые тоже имели лошадей, и прокатиться за город, да еще хлебнуть вкусного чаю с домашними булочками, приправленными нашим всегдашним весельем, стало для них лишним развлечением в жизни. Гостиная матери по средам, то есть в приемный день, была так же полна, как в Петербурге.

* * *