Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

В феврале этого года старший из моих братьев, Юрий, стал женихом прелестной семнадцатилетней Наленьки, княжны Долгоруковой, недавно потерявшей своего отца, кн. Николая Дмитриевича. Братья ее отца, близнецы Павел и Петр, были известными в то время общественными деятелями, принадлежавшими к конституционно-демократической партии, и впоследствии были членами Государственной Думы. Покойный отец Наленьки был предводителем дворянства Черниговской губернии. Мать невесты, Мария Павловна, рожденная княжна Голицына, была очень богата. Наленька была ее старшая дочь. Кроме нее, были два брата, Дмитрий и Владимир. Княгиня Мария Павловна хотела, чтобы свадьба ее дочери надолго осталась в памяти ее черниговских знакомых, и она устроила свадьбу в своем родовом имении Тополи Новозыбковского уезда.

Нельзя не остановиться на описании этой свадьбы. Кроме родственников с обеих сторон и знакомых друзей из обеих столиц, были созваны все черниговские соседи и сослуживцы покойного князя. В большой помещичьей усадьбе, с многочисленными службами и флигелями, нашлось место для всех. Гости съезжались за два и даже три дня до венчания. Свадьба была утром, непосредственно вслед за обедней; затем обед. После обеда на площади угощение для крестьян, с музыкой и народными танцами. После этого, уже под вечер, молодые отбыли в другое, принадлежащее им, имение, а гостям был предложен ужин в саду, под деревьями старого парка. Стол представлял собой беспрерывную цепь столов, опоясывающих большую группу высоких тенистых деревьев. Все это было ярко освещено висящими на деревьях цветными фонарями. Электричества в те времена по деревням еще не было. Каждый гость находил на указанном ему месте свое имя. Около каждого прибора лежали цветы. На следующий день гости стали разъезжаться.

Если я остановилась на описании этого великолепия и красоты, то отнюдь не для того, чтобы показать, какие бывали свадьбы в конце XIX столетия, наоборот, таких барских затей уже давно не было. Это анахронизм. Бывали они в XVIII столетии. Ими славилась когда-то наша матушка Россия.

Этим счастливым событием закончились те тридцать лет моей жизни, во время которых мне не пришлось встречаться со смертью моих близких. Была, правда, смерть жившей у нас бабушки (мать матери), но я была мала; мне сказали, что теперь бабушка уже не страдает, что ей хорошо там, на небе, и я была довольна. Умер и дедушка (отец отца), но умер где-то далеко, в Петербурге; притом я его почти не знала. Только с наступлением нового XX века пошли у нас в семье тревоги, потери и горести.

20. Тревоги и горе

В то время не только у нас за городом, но и в самом Петербурге не было канализации. Если не ошибаюсь, ее не было еще и в Москве. Устроить канализацию в Петербурге было трудно. Петербург стоит почти на уровне моря, и это не дает возможности поставить трубы достаточно наклонно для вывода нечистот. Вот причина тому, что в Петербурге брюшной тиф не переводился.

Весной 1901 года у нас захворали тифом сестра Катруся и брат Юрий, живший тогда со своей семьей в сотне шагов от нас, на даче принцессы Альтенбургской. У Юрия тиф был очень сильный; у Катруси более легкий: она стала уже поправляться. Так как дача была уже сдана на лето, то Катрусю, с согласия докторов, перевезли к Юрию; жена его Наленька, с годовалым сынком Николаем, переехала в город, к матери, а моя мать стала досматривать за обоими больными. У каждого из них дежурили, кроме того, сестры милосердия.

Вдруг у Катруси сильно подскочила температура. Начался так называемый рецидив, то есть болезнь, длящаяся обычно около шести недель, началась сначала. Тиф повторился, и притом в очень сильной форме.

В эту же весну гостила у нас сестра Алина Сомова. Она поспешила уехать обратно в Одессу. Там ждали ее муж, дети и сестра Анна, прожившая у них всю зиму. Анна не любила петербургского климата и всегда на зиму уезжала гостить или к нашей тете Дадае в Ковенскую губернию, или к Алине в Одессу. И вот в самый разгар вторичной болезни Катруси получается известие, что и Алина заболела тифом. Письма из Одессы приходили все более и более тревожные. А я тем временем была привязана в Кронштадте к моему делу.

Фото 38. Алина (Александра Федоровна Сомова, урожд. Мейендорф) (1868—1901). Одесса

Вот когда я почувствовала, как сильно была наказана за то, что пренебрегла родительским советом и поступила на службу. Приезжая к своим в свободные от уроков дни, я видела, как мать разрывалась между двумя больными, и не могла остаться ей помочь; я понимала также, что самая близкая моя сестра, Алина, при смерти, и не могла поехать к ней. Сколько неимоверных усилий воли потребовалось от меня, чтобы добросовестно составить задачи для экзаменов. (На обязанности преподавателя лежало приготовить билеты по числу учениц на все шесть моих классов, притом так, чтобы билеты исчерпали весь пройденный курс и были бы приблизительно одинаковой трудности).