Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Отец Елены был лютеранин. Детство свое провела она около Вильно, где много католиков. Она чувствовала радость находиться на большом корабле православия, но не презирала и не осуждала тех, кто плыл на малых лодочках. Она ценила в человеке искренность его веры в Бога. Раз во время путешествия (мы ежегодно ездили то в Одессу, то в имение) какой-то пожилой спутник затеял с ней спор о вере в Бога. Я молча слушала этот диспут, молча потому, что вряд ли я могла бы так умно отвечать ему, как это делала она. В другой раз сектантка заявила ей, что Божья Матерь не осталась Девой, раз в Евангелии упоминаются братья Христа. «И какой вы вздор говорите», – воскликнула Елена. – Разве мог Христос постороннему человеку поручить Свою Мать, если бы у Нее были родные сыновья?» Такому мудрому, жизненно-мудрому ответу и сектантка ничего не могла противопоставить.

Еленочка, описывая какое-нибудь событие жизни, умела так хорошо и красочно рассказывать, что все заслушивались. Память у нее была удивительная. Рассказы ее часто начинались со слов: «Это было в четверг такого-то числа…» В дате рассказанного, как бы давно это ни было, она никогда не ошибалась. Так же она передавала и прочитанное ею. Раз и она, и я прочли в газете о каком-то происшествии. Случилось мне потом слышать, как она передавала кому-то об этом своими словами. Она ничего к этому факту не прибавила, ничего в нем не изменила, но впечатление у меня было такое, что она лично это видела. Столь же интересны, живы и красочны были ее письма. Мой отец называл их «письмами мадам де Севинье»[49].

Поселившись у Коли Сомова, Еленочка сразу нашла свое место. Она была тактична по природе. В качестве няни она обедала в столовой за одним столом со всеми членами семьи. Будучи поставлена по своему положению в доме выше остальной прислуги, она никогда не чванилась перед ними; они находили в ней заступницу, добрую советчицу, любящего их человека, входящего в их радости и горести, а потому любили и уважали ее. Дети дали ей от себя ласкательное имя: они стали называть ее «Дутя». Почему-то им свойственно было ласкательное окончание «тя»: отца своего они звали «папатя», тетю Анну – «Татя».

Фото 41. Ольга и Муся Стенбок-Фермор (в замужестве Богенгарт и Кузнецова), племянницы Коли Сомова

Войдя в дом, Еленочка сразу приняла участие во всех интересах семьи. Незамужняя сестра Коли, Надя, жила неподалеку с отцом и тремя детьми своей больной сестры Маши. (Сестра Папá, тетя Маша, провела свою жизнь в психиатрической лечебнице в Германии. В начале войны ее, как и всех других умалишенных, отправили на тот свет уколом цианистого калия. Комментарий Н. Н. Сомова). Идя со своими в церковь или на прогулку, Елена часто заходила к ним, забирала с собой и тех трех и отлично справлялась со всей пятеркой.

В 1908 году Коля переехал на лето в имение, доставшееся ему после смерти отца. К нему приехала туда его сестра Катя, и он смог отпустить Елену на два месяца, чтобы навестить ее любимицу Эльветочку. Эльвета только что вышла замуж и жила с мужем, Михаилом Михайловичем Родзянко, в их имении в Екатеринославской губернии.

Вот случай из ее пребывания там, ярко характеризующий нашу Елену. Эльвета только что начинала свое молодое хозяйство, и помощь опытной Еленочки была ей очень нужна. Раз молодожены вернулись откуда-то к обеду, приведя с собой много гостей. Елена первым делом разбранила их: «Разве так делают? Не предупредивши! Ведь у меня нечем их накормить, вот теперь и распоряжайтесь сами». И затем, уже в более мягком, но все же в приказательном тоне: «Идите с ними гулять и возвращайтесь через час – не раньше!»

Когда они вернулись, стол был накрыт, и все были накормлены обильным и притом очень вкусным обедом.

Тут я должна упомянуть, что еще в предыдущем году мы познакомились с семьей Анатолия Николаевича Куломзина[50], бывшего в то время председателем Государственного Совета. Его дочь, милейшая Екатерина Анатольевна, была замужем за Николаем Илиадоровичем Шидловским[51], членом Государственной Думы, а ее младший брат Яков, кончавший университет, стал усиленно ухаживать за моей сестрой Ольгой. Ольга уже кончила свое образование (среднюю школу) и очень в это время веселилась на всяких вечерах и балах.

Фото 42. Анатолий Николаевич Куломзин (1838—1923)

Весной 1901 года Яша Куломзин стал ее счастливым женихом. Все болезни, тревоги и смерть Алины, о которых я писала в предыдущей главе, случились после этого счастливого события.

Впрочем, первая из тревог 1901 года произошла чуть ли не в день помолвки. Жена моего брата Юрия, Наленька[52], ожидала через месяц, то есть в середине апреля, рождения своего первого ребенка; и вдруг 11 марта у нее начались преждевременные роды. Непосредственно вслед за благополучным рождением сына у нее сделались судороги (так называемая эклампсия). Она была на волосок от смерти.