Наконец экзамены кончились. Я бросилась в Одессу. Алину застала такой слабой, что она уже не могла внятно говорить. Через три дня она скончалась. Не буду описывать мое горе; скажу только, что по приезде моем я сразу увидела, что она умирает; муж ее и сестра Анна не сознавали этого, и кончина ее поразила их как громом. Во время ее агонии я послала родителям несколько телеграмм, одну тревожнее другой. Все эти телеграммы, так же, как и телеграмму о смерти Алины, они получили как раз в то время, когда и Катруся находилась между жизнью и смертью; доктора, навещавшие ее два раза в сутки, входя в переднюю, спрашивали, нужны ли они еще? Брат Юрий постепенно выздоравливал.
Тут мне хочется сделать маленькое отступление и рассказать случаи ясновидения, которые бывают у тяжело больных.
В момент смерти Алины Катруся, метавшаяся в сильном бреду, вдруг сказала сидевшей около нее матери: «Мама, Алина умерла». Другой раз та же Катруся, тоже во время сильного жара, вдруг ткнула доктора в грудь и отрывисто спросила: «Вы женаты?» Он сказал: «Да». – «Фу, как стыдно!» Доктор смутился. Оказалось, в семье у него происходила в это время драма; он был увлечен посторонней женщиной. Тогда никто у нас об этом не знал, тем более больная.
Фото 39. Сергуша и Котик Сомовы. Одесса. 1904
Третий случай произошел с моей троюродной сестрой, княжной Марией Шаховской. Она лежала тогда с воспалением в легких. Ее замужняя сестра, Катя Краун, сидела около нее. Вдруг больная сказала: «Твой муж погиб». Муж Кати, моряк, служил на броненосце «Петропавловск», который был взорван японцами. Через несколько часов весь Петербург узнал официально о гибели «Петропавловска». Краун действительно погиб.
Катруся поправлялась медленно. Все лето она просидела на строгой диете. Из полной, цветущей, краснощекой девушки она обратилась в какое-то миниатюрное существо (она была вообще маленького роста). О смерти сестры Алины ей долго не говорили. Свои пророческие слова она не помнила и узнала о нашем семейном горе только осенью.
Алина скончалась в начале мая (кажется, 3-го) 1901 года. Сестра Анна осталась жить у овдовевшего Коли, чтобы помогать ему поднимать его мальчиков: старшему, Котику (Николаю), было 4 года, младшему Сергушке полтора. Тут я прерву свое хронологическое повествование и расскажу о той, которая стала неотъемлемым членом нашей семьи. Мы ее звали Еленочкой[47]
.21. Еленочка
Она происходила из рижской мещанской семьи. Отец ее был немец, мать – русская. Лет шести-семи она осиротела. Ее поместили в русский приют в городе Шавли[48]
Ковенской губернии, в котором она и провела свои детские годы. Приют был поставлен очень хорошо. Детей сначала учили грамоте, арифметике, истории, географии, а потом предлагали избрать какую-нибудь профессию. Маленькая Еленочка захотела быть кухаркой. И вот четырнадцатилетней девочкой она приехала к нам в имение, в нашу любимую Томашовку, чтобы стать помощницей кухарки. Не по годам маленького роста, белокуренькая, с пухленькими розовыми щечками, приветливая, умненькая, доверчивая и добрая, она сразу снискала симпатию всех в доме. Сама она с любовью относилась ко всем окружающим, особенно любила детей. Помню, как в свободное время она приходила к нам, детям, показывала картинки из привезенных с собою книжек и читала нам из них историю про каких-то котят (мне было тогда лет шесть). Наша Лиляша сразу оценила ее. Старая экономка-ключница тоже полюбила услужливую, толковую помощницу.Сама Еленочка очень старалась научиться всему, чему только можно научиться в хозяйстве. А в деревне есть чему: и варенье варить, и огурцы солить, и хлеб печь, и сушить грибы, ягоды, фрукты. С поварской книгой Молоховец она не расставалась; с увлечением готовила самые разнообразные блюда и скоро стала самостоятельной кухаркой. (
Когда мы, как я уже писала, переехали на житье в Одессу, Еленочка была у нас кухаркой, но одновременно во многом и правой рукой моей матери.