Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Весной 1898 года я окончила Высшие курсы. Но настоящей любви к науке у меня не было. Я удовлетворилась полученными знаниями по высшей математике и физике и, с одной стороны, ушла в жизнь окружавшей меня семьи, а с другой, заинтересовалась педагогической деятельностью. С ранней молодости я обучала грамоте всякую неграмотную поступавшую к нам прислугу. Летом в имении собирала по вечерам всех работавших в саду девушек и хлопцев, и к осени они уже умели читать. По окончании курсов моя педагогическая деятельность началась с того, что я подготовила двух сестер (Ольгу и Катрусю) и одну двоюродную (вторую дочь дяди Богдана – Маю) к сдаче экзамена на аттестат зрелости, дающий право преподавание в школах. Кроме того, я стала заниматься в близлежащем приюте, обучая детей арифметике и русскому языку.

Но даровые любительские уроки меня не удовлетворяли: я уже давно замечала, что ни берущие их, ни я, дающая, достаточно серьезно на них не смотрят. Так, например, когда мне понадобилось по делам куда-то выехать на целый месяц, я бросила занятия в приюте. Не будь я даровой учительницей, кто-либо из сестер или братьев заменил бы меня в моей деловой поездке. Поэтому, когда директор Высших женских курсов предложил мне взять место преподавательницы математики в старших классах Кронштадтской Александровской женской гимназии, то это предложение меня очень обрадовало.

В этом году впервые женщины были допущены к преподаванию в старших классах женских гимназий. Попечитель Петербургского учебного округа ввел это в виде опыта. Опыт удался, и скоро это разрешение распространилось на всю Россию.

Предложение Кронштадтской женской гимназии я получила не с начала учебного года (то есть не с 1 сентября), а в конце октября, когда занимавший это место преподаватель должен был неожиданно оставить должность. К этому времени мои бывшие товарки по курсам были уже все на местах, я одна была свободна; это и сыграло роль в моей судьбе. Жила я тогда на Каменном острове вдвоем с моей младшей сестрой Эльветой, девочкой-гимназисткой. Вся остальная семья была еще в имении. Началась у меня переписка с родителями. К моему удивлению, они определенно воспротивились этой моей «затее» и всячески старались меня от нее отговорить. Говорю «с удивлением», потому что и мать, и отец были всегда очень самостоятельны в своих взглядах на жизнь, никогда не считаясь с тем, как посмотрит на это так называемое высшее общество. Так, например, пять лет тому назад они нисколько не были против моего поступления на курсы. Когда, готовясь к переезду в Петербург, мы были еще в Одессе, моя мать прочла в газете объявление о предметах, которые будут читаться на Высших курсах, и, зная мою любовь к математике, сама спросила меня, не желаю ли я поступить на эти курсы. Я сразу согласилась. Отец мой, бывший уже в Петербурге, лично пошел, по моей просьбе, в канцелярию курсов и записал меня в число слушательниц. Это было столь мало обычно в то время, чтобы генерал записывал свою дочь в курсистки, что меня приняли, невзирая на отсутствие золотой медали в моем аттестате. Тяга женщин к высшему образованию была так сильна и количество получаемых со всех концов России прошений так велико, что, как правило, принимались только медалистки.

Итак, чтобы поступить на курсы, мне не пришлось добиваться родительского разрешения, мое желание учиться, приобретать знания им было понятно. Но затея стать простой платной учительницей будучи состоятельной, отнимать хлеб у той, которая в нем нуждается, им была совсем непонятна, и они стали письменно усиленно отговаривать меня от этого шага.

Однако я не посчиталась с их советами (мне было тогда 28 лет) и поступила по-своему. Практически это было очень нелегко. Переехать в Кронштадт и оставить четырнадцатилетнюю сестру одну я не могла. Приходилось каждый день проделывать путь в Кронштадт и обратно, то есть вставать очень рано, доходить до станции железной дороги, которая в полчаса довозила меня до пристани, и оттуда плыть около часа по Финскому заливу до острова Котлина, на котором стоит Кронштадт. Облегчением было то, что уроки были сосредоточены со вторника до пятницы, то есть всего на четыре дня в неделю. Такую напряженную работу пришлось тянуть недели две-три, пока семья не приехала наконец из деревни; тогда я могла, наняв комнату в Кронштадте, проводить рабочие дни там, а свободные – дома. Преподавать мне было и легко и интересно. И дело шло. Так закончился 1899-й год.

* * *

В январе 1900 года, во время моих рождественских каникул, я съездила с матерью в Одессу, к сестре Алине Сомовой, которая просила меня быть крестной матерью ее второго сына, Сергея.

Фото 37. Наталия Николаевна Мейендорф, урожд. Долгорукова (Наленька), жена Юрия (1882—1912)