Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле

Посещали нас и другие близкие наши знакомые, и, как в то время бывало, каждый приехавший из душного города на дачу оставался обедать. Между навещавшими часто приезжала Аннина приятельница, Прасковья Александровна Куколь-Яснопольская, проделавшая с ней всю русско-японскую войну и часть войны 1914-го года. Она захотела написать свои воспоминания об Анне и, конечно, и об ее смерти. С этой целью она повидала почти всех очевидцев гибели «Портюгаля» и некоторых из них привозила к нам с собой. Написала она эти воспоминания очень хорошо. Ее книга, под общим названием «Портюгаль», разделялась на две части: первая «Анна», вторая «Портюгаль». В этой последней были ею записаны точные сведения о гибели судна, число спасенных, поименный список погибших и многие подробности из гибели. Книга была издана на хорошей бумаге, с хорошими иллюстрациями и продавалась с целью учредить в Касперовской Общине Красного Креста койку в память Анны. Думаю, что у кого-нибудь эта книга сохранилась. У меня ее нет. (Экземпляр этой брошюры хранился в Одессе у Любови Богдановны Аверкиевой, которая передала его моей матери, Марии Михайловне Муравьевой, посетившей ее в 1969 году. Прим. Е. Муравьевой).

Понемногу съехавшиеся родные стали нас покидать. Первым уехал Валя. Эльвета оставалась до начала июня. Только Ольга провела с нами все лето и уехала в начале ноября. Принимая во внимание одесский климат, нельзя сказать, что дожили они у нас до глубокой осени. Осень в Одессе – очень приятное время года. Был ли это исключительный год – не знаю, но помню, что они в последний раз выкупались в море 3-го ноября.

Про себя скажу, что я тяжелее других сестер и братьев переживала уход Анны из моей жизни. Они, создавшие уже свои молодые семьи, теряли Анну в прошлом; я же ощущала потерю в настоящем; у меня было чувство, что я где-то глубоко внизу лежу неподвижно под тяжестью своего горя и та же я тут, на поверхности земли, хлопочу с утра до вечера обо всем, что необходимо для съехавшихся гостей. (Для меня тоже это был ужасный удар. Бабушка продолжала получать письма с разными подробностями. Помню ее сидящей в кресле, окруженной несколькими тетями с листком письма в руках, на который падали ее безмолвные слезы. Я стоял тут же со щемящим горем на сердце. Мне хотелось стать на колени у бабушкиного кресла и целовать ее руки, но опять ложный стыд подростка помешал мне. Комментарий Н. Н. Сомова).

Зиму с 1916 на 1917 год мы провели в Одессе. Там узнали мы об убийстве Распутина, о февральской революции и об отречении Императора Николая II от престола.

Весною мы поспешили к источнику наших материальных благ – на Бабушкин Хутор.

Фото 62. Обложка «ПОРТЮГАЛЬ»

Фото 63. Из сборника «Портюгаль» памяти погибшей Анны Мейендорф

31. Снова на Украине

Слухи с севера о разных партиях доходили до населения в каком-то мирном виде. Штукатур, беливший наш дом, считал себя большевиком, ничем не проявляя своего большевизма. Один интеллигентный служащий земской управы был социал-революционером, другой – коммунистом, но пока они спокойно продолжали свою канцелярскую работу. Крестьяне тоже о чем-то говорили и о чем-то думали. Пришлось мне разговориться с одним стариком. Он недоверчиво относился ко всем будущим затеям, а на то, что земля будет отнята от помещиков и отдана крестьянам, сказал:

– Хорошего для нас от этого не будет: во время крепостного права мы одного пана содержали, а тут придется нам всех панов в городе содержать. Летом этого года мы неожиданно получаем телеграмму от дяди Богдана:

«Такого-то числа к вам приедет из Ростова птицеводка, Любовь Аверкиева. Письмо следует».

История этой девушки была такова. В Петербурге в приемный покой Надеждинской больницы явилась женщина, родила девочку и, не дождавшись девятого дня, исчезла, оставив ребенка на произвол судьбы. Дядя Богдан был попечителем этой больницы. Его попросили быть крестным отцом этой девочки. Вскормили ее в приюте для подкидышей, потом поместили, не помню, в какой детский приют, а оттуда в училище рукоделия имени Императрицы Марии Федоровны. Там она заболела костным туберкулезом спинного хребта и много лет провела в ортопедическом заведении в гипсовых корсетах или неподвижно лежа на спине.

Продолжать сидячий образ жизни рукодельницей доктора запретили, и тогда дядя поместил ее в Ростовское училище птицеводства, где южный климат и работа на свежем воздухе должны были восстановить ее здоровье.

Фото 64. Любовь Богдановна Аверкиева