Оказывается, я был не один. На золотой жердочке возле двери сидела дряхлая на вид птица, смахивающая на полуощипанную индюшку. Я смотрел на нее -- птица сумрачно смотрела в ответ, издавая сдавленное квохтанье. Судя по виду, она была чем-то больна -- глаза потухли, и за то время, что я наблюдал за ней, из хвоста выпала пара-другая перьев.
Я грустно покачал головой. Не хватало только, чтобы комнатная птичка Дамблдора умерла на моих глазах, когда мы в кабинете один на один. В этот самый миг по перьям птицы пробежал огонь, и всю ее охватило пламя.
Я охнул и лихорадочно огляделся, нет ли где хотя бы стакана воды -- ничего подходящего не было. Птица тем временем превратилась в огненный шар, издала пронзительный крик, еще мгновение -- и от нее ничего не осталось, кроме дымящейся на полу горстки пепла.
Дверь кабинета открылась, и вошел Дамблдор, с виду не то мрачный, не то сердитый.
-- Профессор, -- я едва переводил дух от волнения. -- Ваша птица... Я ничего не мог поделать... Она... сгорела...
К моему величайшему удивлению, Дамблдор улыбнулся.
-- Да уж пора бы. Он был совсем плох последние дни. Я же говорил ему не тянуть с этим. Его развеселило мое ошеломленное лицо.
-- Фоукс -- это феникс, Гарри. Когда приходит время умирать, фениксы сгорают, чтобы возродиться из пепла. Взгляни-ка на него...
Я взглянул, и как раз вовремя -- из пепла высунула голову крохотная, сморщенная новорожденная птичка. Она была так же неказиста, как и прежняя.
-- Досадно, что ты увидел его в день сожжения, -- заметил Дамблдор, усаживаясь за стол. -- Большую часть жизни он очень хорош -- в удивительном красном и золотом оперении. Восхитительные создания эти фениксы. Они могут нести колоссальный груз, их слезы обладают целительной силой, и еще они -- самые преданные друзья.
Потрясенный сценой самосожжения, я забыл, зачем я тут, но тотчас все вспомнил, как только Дамблдор сел в кресло с высокой спинкой и устремил на меня проницательные голубые глаза.
Не успел, однако, директор произнести слово, дверь комнаты с грохотом отлетела в сторону и ворвался Хагрид -- взгляд дикий, вязаная шапка набекрень, черные космы всклокочены, а в руке все еще болтается мертвый петух.
-- Это не Гарри, профессор Дамблдор! -- пылко проговорил он. -- Я с ним... значит... разговаривал... за секунду перед тем... ну... как нашли этого цыпленка! У него, сэр, не было времени...
Дамблдор попытался что-то вставить, но словоизвержение Хагрида было неудержимо, в запале он потрясал петухом так, что перья летели во все стороны.
-- Не мог он такое вытворить! Ну это, как его... Присягну -- хоть перед Министерством магии...
-- Хагрид, я...
-- Вы... не того сцапали, сэр! Я знаю... Гарри никогда...
-- Хагрид! -- рявкнул Дамблдор. -- Я уверен, что это не Гарри напал на тех двоих.
-- Уф! -- выдохнул Хагрид, и петух у него в руке печально обвис. -- Хорошо. Я тогда... э-э... подожду снаружи, директор.
И, тяжело топая, он в смущении вышел.
-- Вы действительно думаете, что это не я? -- с надеждой спросил я, наблюдая, как Дамблдор сметает со стола петушиные перья.
-- Да, Гарри, не ты, -- подтвердил Дамблдор, хотя лицо его вновь помрачнело. -- И все же мне бы хотелось поговорить с тобой.
Я робко ожидал, пока Дамблдор собирался с мыслями, соединив перед собой кончики длинных пальцев.
-- Я должен спросить тебя, Гарри, -- произнес он мягко, -- не хочешь ли ты мне что-нибудь сказать. Вообще что-нибудь.
Я не знал, что ответить. Я подумал о крике Малфоя: "Вы следующие, грязнокровки!", о зелье, кипящем в туалете Плаксы Миртл. Вспомнил бестелесный голос, который дважды ко мне обращался, и слова Рона: "Слышать голоса, которых никто не слышит, -- плохо даже в волшебном мире". Вспомнил о слухах, которые о нем распространились, и о собственном чудовищном подозрении, что я как-то связан с Салазаром Слизерином...
-- Мне нечего вам сказать, профессор, -- потупившись, произнес я.
- так-так. дамболдор у вас менталист?
- а? да. он может читать мысли.
- и что вам было за зелье в туалете?
- ничего. блин, я только сейчас понял. они знали про оборотное. неудивительно тогда, что снейп бесился.
* * *
Двойное нападение на Джастина и Почти Безголового Ника обратило страхи в настоящую панику. Удивительнее всего было то, что особенно взволновала школу расправа с Почти Безголовым Ником. Все спрашивали друг друга: у кого могла подняться рука на бедное привидение, какая страшная сила сумела поразить того, кто и так уже мертв? Все билеты на экспресс Хогвартс -- Лондон, уходящий накануне Рождества, были мгновенно раскуплены: из школы ожидалось массовое бегство.
-- Вижу, мы тут будем одни, -- оценил ситуацию Рон в разговоре со мной и Гермионой. -- Наша троица и слизеринцы -- Малфой и Крэбб с Гойлом -- вот и все, кто останется. Веселые будут каникулы.
Крэбб и Гойл всегда и во всем подражали Малфою, захотели они и остаться с ним на каникулы. Что касается меня, я был только рад, что почти все уезжают. Я устал от того, что народ шарахается от меня в коридорах, словно я отрастил клыки или плююсь ядом, устал от шушуканья, кивков и шипения за спиной.