Воспоминания Горация

Несомненно, Помпей полагал, что его солдаты бросятся бежать к лагерю и войдут туда.

Находясь там, можно было бы обороняться, а однажды, когда предзнаменования будут благоприятны, и атаковать.

Пребывая, вероятно, именно в этой надежде, Помпей удалился в свою палатку.

Однако он не взял в расчет гений Цезаря, а главное, его человечность.

Понимая, что битва уже выиграна им, Цезарь собрал всех своих трубачей и глашатаев и разослал их по всему полю сражения с наказом трубить и кричать:

— Смерть чужеземцам! Пощаду римлянам!

Услышав эти слова, обещавшие им жизнь, помпеянцы, которые, возможно, отчаянно защищались бы или сумели бы каким-либо образом уйти от преследования, остановились и с криком «Мы римляне!» протянули руки солдатам Цезаря, которые шли к ним с поднятыми мечами.

И тогда победители и побежденные стали брататься прямо на поле боя.

Казалось, добрая и исполненная сострадания душа Цезаря вселилась в тело каждого из его солдат.

В итоге подле Помпея оказалось лишь небольшое число беглецов, собранных их командирами, и две или три тысячи человек, оставшихся охранять лагерь и ничего не знавших о полном прощении, объявленном Цезарем.

У Цезаря, напротив, стало на двадцать тысяч человек больше: ряды его пополнились теми, кого он пощадил.

Ему следовало воспользоваться своей удачей. Цезарь, в отличие от Помпея, был не из тех, о ком можно сказать: «Он победил бы, если б умел побеждать».

Цезарь собрал всех солдат, каких только мог, примерно десять тысяч человек, и вместе с ними напал на лагерь Помпея.

Помпей сидел в своей палатке, обхватив голову руками.

Он услышал крики, поднялся, подошел к порогу палатки и спросил:

— Что за шум?

— Цезарь! Цезарь! — кричали на бегу перепуганные солдаты.

Он остановил одного из беглецов и заставил его объяснить, что произошло.

— Неужели уже дошло до лагеря?! — воскликнул Помпей.

И тут он сорвал с себя знаки отличия военачальника, вскочил на первую попавшуюся лошадь, приказал солдатам держаться до последнего — а это были фракийские солдаты, то есть чужеземцы, — выехал через задние ворота и во весь опор помчался по дороге, ведущей к Лариссе.

Фракийцы, которым не приходилось надеяться на пощаду, держались до шести часов вечера.

Победители прошли сквозь лагерь, не остановившись в нем, хотя обнаружили там накрытые столы, заставленные золотой и серебряной утварью. Палатка Лентула была сплошь увита плющом, а внутри сплошь устлана цветами.

Было крайне заманчиво остаться там, однако Цезарь крикнул:

— Вперед!

И солдаты сами повторили вслед за ним:

— Вперед!

Цезарь оставил треть своих солдат охранять лагерь Помпея, еще одну треть — охранять свой собственный лагерь, а с последней третью двинулся по дороге, с помощью которой можно было перерезать беглецам путь к отступлению, и действительно, через час этот путь был перерезан.

Беглецам пришлось сделать привал; они собрались на холме, у подножия которого протекал ручей.

Цезарь немедленно завладел этим ручьем; в итоге враг, умиравший от жажды, лишился возможности утолять ее.

За два часа четыре тысячи человек вырыли ров между холмом и ручьем.

И тогда, видя, что никакой надежды спастись у них больше нет, что путь к отступлению им отрезан, и каждую минуту ожидая атак с тыла, помпеянцы заявили о готовности сдаться на милость победителя.

— Завтра, — сказал им Цезарь, — я приму от вас изъявление покорности, а пока те, кого мучит жажда, могут группами по пятьдесят человек спуститься к ручью; им будет позволено напиться.

Все знали, что на слово Цезаря можно положиться, и помпеянцы стали спускаться вниз.

Спускаясь, побежденные узнавали в рядах победителей своих старых товарищей, протягивали им руки, бросались им в объятия, и те самые люди, которые за три часа до этого убивали друга, теперь обнимались, словно братья.

Вся ночь прошла в такого рода узнаваниях; те, у кого была пища, делились ею с теми, у кого ее не было; повсюду разжигали костры, и казалось, будто у этих людей праздник.

Тем, кто не желал его прощения, Цезарь предоставил для бегства время до утра.

Кое-кто воспользовался этой возможностью, но, когда на рассвете Цезарь вышел из своей палатки, из четырех тысяч беглецов на месте оставалось еще три с половиной тысячи.

Побежденные опустились перед ним на колени.

— Встаньте, — сказал он им, — на другой день после победы врагов больше нет!

И он протянул им обе руки; затем все вместе, цезарианцы и помпеянцы, победители и побежденные, вернулись в лагерь.

Поле боя покрывали тела пятнадцати тысяч помпеянцев, мертвых и умирающих.

Потери Цезаря составили не более двухсот человек.

Он дал приказ внимательно осмотреть одно за другим тела всех погибших, чтобы увидеть, нет ли среди них трупа Брута.

Во время сражения и даже перед его началом он дал своим центурионам и солдатам распоряжение под страхом смерти не убивать Брута, а напротив, щадить его и привести его к нему, если он сдастся добровольно. Если же он будет отбиваться от тех, кто попытается задержать его, следует позволить ему бежать.

Цезарю сообщили, что среди мертвых обнаружили Домиция Агенобарба, но Брута там нет.