Тогда он послал наводить справки повсюду.
Напомним, что Брут был сыном Сервилии, а в то время, когда Сервилия произвела его на свет, Цезарь был ее любовником.
Затем Цезарь спросил, известно ли, что сталось с тем отважным добровольцем, который первым начал сражение, Крастином.
Крастин погиб, и его тело нашли.
Вот какие подробности о его смерти сообщил человек, сражавшийся рядом с ним.
Он изрубил в куски первых помпеянцев, оказавшихся на его пути, и ворвался в самую гущу вражеских отрядов, крича: «Вперед, за Венеру Победоносную!»
Однако какой-то помпеянец с такой силой вонзил ему в разверстый рот, исторгавший этот гордый клич, свой меч, что острие клинка вышло у него из затылка. Крастин погиб на месте.
Вечером пришли новости о Бруте.
Видя, что битва проиграна, Брут спрятался в болотах, которые тянутся вдоль течения Апидана.
Затем, с наступлением ночи, он добрался до Лариссы.
Там ему стало известно, что Цезарь разыскивает его, и, зная, до какой степени тот беспокоится о нем, он написал ему несколько слов, чтобы успокоить его.
Цезарь тотчас отправил ему послание, призывая его приехать.
Брут явился, и только тогда Цезарь обрел вид человека, счастливого своей победой.
Вечером после сражения Цезарь дал три награды своим солдатам, предоставив им право распределить эти награды так, как они сочтут нужным.
Солдаты присудили первую награду ему самому как человеку, сражавшемуся доблестнее всех.
Вторую награду присудили командиру Десятого легиона.
Третью награду отдали Крастину.
Цезарь приказал вырыть Крастину отдельную могилу, и рядом с телом храброго ветерана туда положили все предметы, составлявшие воинскую награду, которую только что пожаловали погибшему его товарищи.
Цезарю принесли переписку Помпея, которую нетронутой обнаружили в его палатке.
Цезарь сжег ее целиком, не прочитав ни одного письма.
— Что ты делаешь? — спросил его Марк Антоний.
— Я сжигаю эти письма, чтобы не найти в них повода для мести, — ответил Цезарь.
Затем, бросив последний взгляд на поле боя, залитое кровью, на груды трупов и на выкопанные могилы, он воскликнул:
— О боги, будьте мне свидетелями! Это они хотели этого, а не я! Если бы я распустил свою армию, то, несмотря на все мои победы, Катон обвинил бы меня и я был бы приговорен к изгнанию. Но вот в чем вопрос, — добавил он, словно перебивая самого себя, — не лучше ли было быть Фемистоклом-изгнанником, чем Цезарем-победителем?
XX
Мы рассказывали о том, что Помпей обратился в бегство и прибыл в Лариссу.
По мере того как он удалялся от поля битвы, те немногие верные ему люди, что сопровождали его в этом бегстве, отставали от него и скрывались из виду. В великих бедствиях есть нечто, кажущееся заразительным, и надо быть чрезвычайно преданным, чтобы не подцепить этот недуг.
К тому же все знали отходчивый нрав Цезаря, и чем скорее эти люди пошли бы на разрыв с Помпеем, тем легче им было бы помириться с Цезарем.
И потому, выезжая из Лариссы, Помпей имел при себе не более пяти или шести человек.
Затем он вступил в восхитительную Темпейскую долину, которую десятью годами позднее Вергилию предстояло воспеть в своих прекрасных стихах.
Терзаемый жаждой, он бросился ничком на землю и испил прямо из реки Пеней, а затем поднялся, снова сел на коня и направился в сторону моря.
Какому человеческому взору позволено будет разведать то, что происходило тогда в душе этого человека?
Еще вчера властелин всего света, сегодня он не был даже хозяином собственной жизни.
Еще вчера он мог разделить мир с Цезарем, взяв себе, по своему выбору, Восток или Запад.
А сегодня куда ему бежать, под каким кровом обретет он пристанище, какое дерево укроет его своей тенью?
С наступлением ночи он добрался до берега моря, а затем повернул направо, следуя вдоль подножия горы Оссы, как если бы направлялся в Эримны.
Наконец, он отыскал рыбацкую хижину и попросил у ее хозяина гостеприимства для себя и нескольких своих спутников.
Гостеприимство было ему оказано.
После Фарсала он не обронил ни слова. Все чтили его молчание, исполненное мрачных раздумий.
Он бросился на циновку и притворился, что спит.