Воспоминания Горация

Продолжая заниматься преподавательской деятельностью, но не делая никаких поблажек ни ученикам, ни их родителям и прежним образом обращаясь со всеми, кого ему доверяли, как с плебеями, так и с патрициями, Орбилий жил в бедности и умер, скоро уже шесть лет тому назад, почти в столетнем возрасте.

До девяноста восьми лет он полностью сохранял память. Меня уверяли, что его земляки установили ему памятник на главной площади Беневента; он изображен сидящим, облаченным в паллий и с двумя привычными письменными приборами на боку, которые так изумили меня, когда я увидел его впервые.

Мы с отцом отправились в Тарент, где я должен был погрузиться на судно и расстаться с отцом, которому предстояло вернуться в Венузию и жить там в полной безвестности на те крохи средств, какие оставались у него после всех жертв, принесенных им ради моего образования.

Тарент был родиной Энния. Дом, где он родился, еще существовал и привлекал внимание пришлых людей мраморной доской, на которой были выбиты даты его рождения и смерти.

Мы оставались в Таренте целых три дня, то ли потому, что ветер был противным, то ли потому, что судно, на котором мне предстояло уехать, еще не закончило погрузку. За эти три дня я успел осмотреть здешний огромный цирк, откуда видно море и который служит одновременно для театральных представлений и политических собраний; великолепную городскую площадь с ее гигантской статуей Юпитера, по высоте уступающей лишь колоссу Родосскому, и «Памятник двум любящим», непреходящее свидетельство любви, которую питал Плавтий к своей жене Орестилле.

Лишь в момент отправления хозяин судна предупредил нас, что он изменил свое первоначальное решение плыть в Афины, огибая мыс Тенар, и вместо этого отправляется в Коринф.

Так что он предложил тем своим пассажирам, которые направлялись в Аттику, доставить их в Коринфский залив, в гавань Лехей; оттуда они смогут добраться до Афин через Мегару и Элевсин.

Нам ничего не оставалось делать, как принять это предложение, поскольку все мои вещи уже были отнесены на борт корабля, на котором мне предстояло пуститься в плавание. Я обнял моего бедного отца, попрощался с ним и сел на корабль.

К концу шестого дня плавания показалась земля, в которой распознали Керкиру.

Это означало, что кормчий чересчур сильно взял влево, и потому дальше наш корабль поплыл на юг.

Мы прошли между Левкадой и Кефалонией, проследовали вдоль Итаки, на берегах которой я увидел те великолепные стада свиней, о каких говорит Одиссей, и, наконец, вошли в Алкионово море.

С тех пор как показалась земля Греции, я пребывал в восторженном состоянии. Я не видел больше ничего, кроме островов со звучными названиями. Проплывая мимо Левкады, я повторял стихи Сафо; проплывая мимо Итаки — стихи Гомера, и вот, когда мы вошли в Коринфский залив, я вдруг увидел взметнувшийся ввысь Парнасе, похожий на величественного титана с седой головой.

Чуть дальше простерлась Беотия, которую я приветствовал стихами из «Эдипа» Софокла, в то время как с борта корабля можно было в неясной дали увидеть Левктры, одну из бессмертных дочерей Эпаминонда; Платеи, где Павсаний разгромил Мардония, и, наконец, Коронею, где Агесилай нанес поражение союзным армиям Афин, Коринфа, Фив и Аргоса.

Наконец, мы прибыли в Лехей.

Эта гавань соединена с Коринфом двойной стеной, длина которой равна двенадцати стадиям,[68] в то время как Кенхреи, гавань Саронического моря, отстоит от города на семьдесят стадиев.[69]

Взвалив свою поклажу на спину носильщику, я двинулся в путь, но дошел не до самого города, а до Криссы, его предместья, и вместе с четырьмя или пятью другими путешественниками остановился там на постоялом дворе. Мы все направлялись в Афины и, решив добираться туда совместно, назначили встречу на третий день.

За эти три дня каждый из нас мог по собственной прихоти осмотреть Коринф и его окрестности.

В тот же вечер я начал свои изыскания.

Подобно тому как по прибытии в Рим мы с отцом первым делом взобрались на Яникул, в Коринфе я поспешил подняться в акрополь.

При входе в город я наткнулся на гробницу детей Медеи. Несчастная мать оставила их у подножия жертвенника и доверила охране богов.

Коринфяне вытащили их оттуда и побили камнями.

Правда, Еврипид в своей трагедии утверждает, что Медея сама убила их. Но это выдумка поэта, за которую власти города заплатили ему пять талантов.

Старинный обычай, вышедший ныне из употребления, требовал, чтобы во искупление злодеяния, совершенного их предками, все дети коринфян вплоть до семилетнего возраста ходили с бритыми головами и одевались в черное.

Дорога, которая вела к акрополю, по прямой составила бы два или три стадия, но она так крутится из стороны в сторону, что приходится преодолевать около тридцати стадиев, чтобы добраться до него.