Воспоминания и мысли

«Поднимать такой вопрос, – сказал он, – только вредить. Опасно будить спящего льва». Я была поражена и ушла в полном отчаянии. Как эхо раздавались в ушах моих слова поэта-художника Блэка, которого считали тогда грубым и резким: «Несчастье и проклятье проститутки соткет саван для старой Англии». Пророчество Блэка не сбылось благодаря тому, что совесть народа проснулась. Медленно, конечно, совершилось это пробуждение, но всё же совершилось.

Мои женские инстинкты возмутились против некоторых взглядов, принятых в обществе. И только Богу да моему дорогому спутнику жизни было известно, сколько я тогда выстрадала. Несколько случаев подтвердили еще истину, которую ясно мы чувствовали сердцем, она все более и более проникала в сознание. Одна молодая мать была заключена в ньюгейтскую тюрьму за убийство своего ребенка. Отец ребенка, нарушив обещание, данное женщине, бросил ее и забыл о ней. Он находился под защитой общественного молчания, столь восхваляемого оксфордскими философами. Молчание со стороны общества не есть ли в сущности участие в преступлении? С совершенно спокойной совестью вернулся этот человек к своей прежней жизни в обществе и, быть может, даже получил академические отличия. Мне хотелось посетить несчастную женщину в тюрьме и поговорить с ней о Боге, который видит несправедливость, заставляющую ее страдать. Он, милосердный, жалеет ее. Муж мой написал священнику ньюгейтской тюрьмы, прося его прислать к нам женщину после отбытия наказания. Нам нужна была прислуга, и Джордж думал, что она может взять на себя эту обязанность. Женщина явилась к нам. Это была первая из стольких несчастных, которых мы впоследствии приютили под своей крышей.

Как-то случилось, что странствующий цирк расположился по соседству с нами. Одна из наездниц дала нам знать, уж не помню, каким образом, о своем горячем желании покинуть свой образ жизни. Вероятно, акробатические упражнения составляли только часть ее обязанностей. Стремления ее были гораздо выше, чем можно было бы ожидать: она желала отдать себя на служение Богу. «Я вижу свет, – говорила она, – и хочу следовать за ним». Она тайно посещала часовни и церкви. Однажды она убежала, сама не зная, куда идет, но ее вернули силой.

Как-то вечером в воскресенье, когда спала уже жара летнего дня, я села у открытого окна, чтобы немного подышать свежим воздухом. Вдруг я услышала крик отчаяния, он исходил, казалось, из чащи деревьев и громко раздавался в сгущавшихся сумерках. Да, крик женщины, несомненно. Казалось, она стремится к небу, а ее тянут в ад. Сердце мое сжалось от боли. У меня явилось желание выпрыгнуть из окна и скрыться вместе с несчастной в каком-нибудь убежище. Но вот крик прекратился… Я не могу точно определить впечатление, которое произвел на меня этот случай, знаю одно, что оно было чрезвычайно глубоко и сохранилось до сих пор во всей своей силе. Помню, что во тьме, которая уже окутала землю, мне показался зарождающийся свет, и в самом крике отчаяния слышна была нотка надежды. Свет был далеко, очень далеко, но приближался понемногу, а легкий ветерок, колебавший листву больших деревьев, шептал слова надежды и утомления. Вместе с зарождающимся днем я яснее, чем когда-либо, увидела высокую стену предрассудков, построенную на основании лжи, а за ней скрывался целый мир страданий, горя, несправедливости и преступлений, о которых «не надо говорить», даже шепотом. Казалось, нет сил человеческих для того, чтобы добраться до этих страданий и облегчить их…

И вот я опять присутствовала на наших обычных собраниях в обществе высокообразованных культурных мужчин, и во мне еще более укрепилось решение молчать, говорить мало с людьми и много с Богом.

Нет сомнения в том, что опыт, приобретенный мною во время пребывания моего в Оксфорде, отчасти способствовал выработке более зрелого суждения о том, что такое «мнение образованного общества».

* * *