Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

Правда, этот путь был очень труден. Развал армии был общеизвестен. Но все специалисты связывали развал армии только с идейной стороной революции, только с неудачными лозунгами комитета. Казалось, надо дать иные лозунги, и армия окажется боеспособной. Каким бы трудным делом ни было убедить армию воевать, все же это казалось легче, чем убедить международную дипломатию и демократию вступить на путь Манифеста от 14 марта.

Перелом мнений совершался в тиши и незаметно. Но в полном и несколько даже неожиданном виде появился он в комитете по случаю приезда делегатов с Северного фронта, от 5-й и 12-й армий, Виленкина, Ходорова и Кучина. Делегаты произнесли патетические речи о положении армии, о влиянии неясности военной позиции комитета на нее. Уже тогда раздавался вопрос: «Воюем мы или не воюем?»

И в ответ было сказано полным голосом:

– Мы воюем.

Большевики насмехались над воодушевлением и «энтузиазмом», с которым происходило заседание комитета. И действительно, такой подъем редко я видел в нем. Речи делегатов с фронта были встречены овациями. В ответных речах, покрываемых в отступление от обычая аплодисментами, послышались никогда не бывалые нотки реальной заботы о «своей» армии. Зазвучали подлинные боевые тона. И тут же, при небывалом единодушии, увлекшем даже кое-кого из интернационалистов, был принят текст составленного Войтинским воззвания – армия должна быть готова по зову начальников и вождей совершать боевые операции, доказать противнику и всему миру силу русского оружия… Даже призыв к наступлению уже явно звучал в воззвании:

«Нельзя защищать фронт, решившись во что бы то ни стало сидеть неподвижно в окопах. Бывает, что только наступлением можно отразить или предупредить наступление врага. Иной раз ожидать нападения – значит покорно ждать смерти… Помните это, товарищи солдаты. Поклявшись защищать русскую свободу, не отказывайтесь от наступательных действий, которых может требовать боевая обстановка…»

Воззвание звучало так воинственно, что из армии приезжали делегаты специально для того, чтобы удостовериться, не подложно ли воззвание – настолько оно казалось необычным для того Совета, в первом номере «Известий» которого был напечатан большевистский манифест и который до сих пор всегда говорил о войне так сдержанно и с колебаниями.

Правда, наряду с этим воззванием было опубликовано воззвание: «К социалистам всех стран», мирного характера. Но действительность была уже не в этом направлении.

Несомненно, что, помимо соображений международной политики и действительного искания путей к миру, в новых настроениях играли значительную роль соображения внутренней политики. Бездеятельная армия явно разлагалась. Солдаты не понимали, зачем их держат на фронте. Запасные части в тылу отказывались давать пополнение и превращались в вооруженные банды, в преторианцев новейшей формации.

Надо было дать армии дело: надо напомнить солдатам о долге, надо найти действительно убедительные мотивы к наведению порядка и дисциплины. Ведь если фронт обречен стоять на месте, к чему повиноваться начальникам? Конечно, может быть, лучшим выходом было бы, в смысле внутренней политики, если бы наступление начал сам противник. Но он не наступал. Значит, надо было двинуться на него и ценою войны на фронте купить порядок в тылу и в армии.

Круг развития идей оказался законченным. Война поглотила нестройную толпу разнокалиберных, разноречивых деятелей мартовской революции. Во имя «мира всего мира» был дан лозунг: «Вперед на врага!»

И всё пошло на службу этому лозунгу.

4. Приятие власти

Но психологическая готовность и даже позыв воевать были связаны с необходимостью изменить отношение к власти. Уже во время апрельских бурных дней Церетели как-то сказал Скобелеву:

– Придется вас, Матвей Иванович, отдать в правительство…

Неизбежность участия комитета в правительственной власти чувствовалась уже давно. Характерен в этом отношении был инцидент со Шлиссельбургской республикой. Как-то раз правительство, со слов министра внутренних дел, сообщило, что Шлиссельбургский Совет объявил свой уезд самостоятельной республикой, создал Красную гвардию из бывших каторжников и декретировал национализацию всех земель и всех заводов. В виде неопровержимого доказательства Исполнительному комитету были предъявлены копии резолюций, принятых Шлиссельбургским Советом. Положение казалось таким острым, что правительственный комиссар счел себя вынужденным покинуть Шлиссельбург и выехать в Петроград.