Воспоминания о Ф. Гладкове

— Это очерки об изумившей тогда весь мир, невиданной еще трудовой энергии молодого рабочего класса Страны Советов мне кровно дороги и сейчас, спустя более тридцати лет. О них забыли... Я же пожизненный педагог, и вопросы воспитания наследников и наследниц наших — для меня на первом плане всегда. Строительство Днепровской ГЭС было началом того чудотворного единства трудолюбия физического и трудолюбия мысли, которое является характерным и, если хотите, блистательным качеством рабочего нового типа — советского рабочего. Качество это надо беречь, лелеять, воспитывать в молодых людях, возможно, еще с большей энергией теперь, чем прежде... Что касается «Мятежной юности», то мне очень горько, что не придется, видно, закончить эту повесть о предреволюционных мастерах правды — о рабочих-революционерах, воспитавших, конечно, не только мою мятежную юность, но и юность всего многомиллионного простонародья, вынашивавшего, готовившего Октябрьскую революцию...

Гладков говорил тихо, медленно, с одышкой — ему трудно было говорить после почти шестисуточного голодания, болезнь не позволяла глотать даже воду. И все же голос его звучал отчетливо, внушительно, на отдельных словах, которые ему представлялись особо существенными, он делал ударение, подчеркивал их повторениями. Несомненно, то было его литературным завещанием.

На другой же день я передала разговор с Гладковым Григорию Ивановичу Владыкину, и тот сразу, с горячей готовностью, пошел навстречу желанию писателя. Но книгу эту Федору Васильевичу уже не суждено было увидеть. Она появилась в 1961 году, и в нее помимо «Мятежной юности» и «Писем о Днепрострое» вошли и другие очерки, статьи, воспоминания из архива писателя.

...Часто встречаясь с Федором Гладковым в последние годы его жизни, я иногда записывала наши беседы на отдельных листках бумаги разного цвета и разного формата. И теперь каждый листок, обладая своей индивидуальностью, отчетливо вызывает в памяти обстановку, подробности той или иной встречи.

Федор Васильевич был великолепным рассказчиком и, если был в ударе, мог доставить слушателям подлинное эстетическое наслаждение. Он часто рассказывал о своей деревенской жизни, но все же излюбленными его темами были жизнь и работа в дореволюционном Забайкалье и героические годы гражданской войны.

Он попал в Забайкалье в 1902 году и не сразу полюбил этот величественный, суровый край.

— Вначале я чувствовал себя так, будто был заключен в тюрьму или заброшен в глухую пустыню, — говорил он. — Я в тысяча девятьсот третьем году писал Горькому и жаловался на скуку, тоску, заброшенность... Потом полюбил, прилип душой к дикой и властной красоте Забайкалья. И людей тоже полюбил, прежде всего переселенцев. Привлекала их внутренняя широта, независимость — этим они резко отличались от коренных жителей деревни. О переселенцах я тоже писал тогда Горькому.

Гладков принимает участие в подпольной работе местных революционных организаций, печатается в газете «Забайкалье».

«Эти рассказы и очерки, — писал мне Гладков в 1956 году, — еще художественно незрелые, и по сей день дороги мне: в них выразилось мое страстное стремление к правде и справедливости, к борьбе против рабства и черносотенной тирании»[40].

Многие из рассказов так и не увидели света, погибли в «цензурной вьюге». Машинописи в то время там не было, а денег на переписчиков не хватало, и у автора не оставалось запасного экземпляра.

Гладков любил рассказывать о друзьях своей юности — соратниках по революционной подпольной борьбе.

— Цельные люди, монолитные, проникнутые большой идеей, — говорил он о них. — Гордое, непреклонное племя.

Гладков умел гордиться своими друзьями, по-юному восторженно наделять их самыми лучшими качествами, которыми он дорожил в людях. Он великодушно называл себя их учеником, рассказывал об огромной моральной поддержке, которую оказывали все они ему в трудные годы революционной борьбы, часто приумаляя свою собственную роль в этой борьбе. Ведь Гладков был одним из организаторов советской власти в большой кубанской станице, где до революции работал инспектором высшего начального училища. Там он был избран комиссаром просвещения и проводил учительский съезд. А какую огромную работу вел он в подполье в Новороссийске, на цементном заводе (который англичане объявили тогда экстерриториальным, то есть подвластным только их влиянию), а потом — непосредственно на фронтах гражданской войны...

О себе он рассказывал только тогда, когда его об этом настойчиво просили. Меня особенно интересовала его работа комиссаром просвещения, так как об этом в литературе ничего не было известно. И вот весной 1958 года Гладков рассказал мне некоторые эпизоды: