Проведённая Рубиновым акция на эту тему – тоже образец того, как надо работать. Для журналистов будущего, которые, верю, возродят лучшие традиции советской печати, его собственный рассказ.
«Мне казалось, что статья с многочисленным перечислением многих цифр и адресов получится слишком длинной для нынешнего читателя, неинтересной (чувствуется школа «Вечёрки»), и поэтому доказательство, которое я ищу, должно быть не только точным, но и занятным, чтобы оно, прервав затянувшееся повествование, могло бы снять с читателя утомление. Что и говорить, тема доставки почты сама по себе довольно скучна, хотя и затрагивает интересы каждого человека.
В таких случаях, думается мне, автор должен заботиться о том, чтобы дать читателю разрядку. Она должна быть неожиданной, а припасённый ход совершенно понятным и убедительным (для себя я называю это «анекдот»).
«Анекдот» который я разработал и применил в статье, подсказала сама жизнь. В то время я читал воспоминания о Льве Толстом. Там говорилось, в том числе и о письмах Толстого. Письма Льва Толстого? Конечно же, спохватился я, надо поинтересоваться письмами великого писателя, попытаться посмотреть их в подлиннике, а главное – конверты со старыми штампами».
Началась операция с того, что сотрудники и актив газеты в один и тот же день, в одно время опустили в почтовые ящики в разных местах Москвы 200 писем. 100 направлялись собкорам газеты, 100 – на домашний адрес Анатолия Захаровича. На каждом конверте была пометка, в какой ящик оно опущено.
В главном почта не подвела: все до единого письма дошли по адресу. Но, сроки! Ленинградский корреспондент первое письмо получил через 3 дня, последнее – через 6. Бакинский первое через 4 дня, последнее – через 10. В Киев и Кишинёв письма пришли быстрее, чем в Ленинград. Отправленные с главпочтамта – медленнее, чем с окраинных улиц Москвы. Как объяснить эти почтовые причуды?
Рубинов не был бы Рубиновым, если бы ограничился перечислением полученных в ходе эксперимента данных. Думаете, зря он начал с корреспонденции Льва Толстого? С помощью сотрудников толстовского музея он просмотрел штемпели на конвертах его обширной переписки и обнаружил: письмо из Москвы в Тулу дошло за один день. Реакционное же послание, опущенное в ящик вблизи толстовского особняка, пришло через 3 дня. Письмо Л.Н.Толстого в Петербург дошло в 1900 году за сутки. Ответ из Ленинграда о получении контрольного отправления «ЛГ» двигался до Москвы четверо с половиной суток.
В общем, фактов набралось более чем достаточно. Все они говорили об одном: дореволюционная почта, перевозя свой груз на тихоходных поездах и лошадях, давала сто очков вперёд нашей. Конечно, объем ее работы за советское время неизмеримо вырос. Почта за год доставляла 7,5 млрд. писем, число подписчиков газет увеличилось в 100 раз. Но разве это оправдание медлительности и нерасторопности?
Публикации «ЛГ» о работе почты (после описанного проводились и повторные проверки) читатели приняли самым заинтересованным образом. Рубинов писал: «Был необычайно бурный поток отзывов. Высказывали мнения, давали советы специалисты, читатели поддерживали статью, приводили свои примеры медлительности почты. Никакая профессиональная бригада специалистов-ревизоров не могла бы дать столь обширный материал для размышлений, привести такое количество фактов, как эти «письма про письма». Вот здесь и сказалась огромная сила воздействия газеты на самые широкие слои населения, проявилось доверие к ней. В опубликованной статье был, несомненно, игровой момент, который увлёк читателя, он охотно принял предложенные ему правила. Что касается автора, то это было ему ответом на невысказанные сомнения: может ли быть интересной нелитературная статья в «Литературной газете». И до этого были серьёзные подозрения, что читателя оставляют равнодушными многие избыточные газетные красивости, завлекательные заходы, заголовки из популярных песенок. По моему мнению, нет ничего литературнее для газеты, чем писать обыкновенными словами, без цирковых вывертов и разговаривать с читателем с искренним доверием, не боясь показать, как статья делается. Я с благодарностью вспоминаю те охапки писем, которые почта приносила мне от читателей».
Анатолий Захарович хранил все полученные читательские письма как самую большую ценность, никого к ним не подпускал. Понимал: это ценное свидетельство исторической эпохи. Представляю, что он пережил, придя в редакцию после увольнения и обнаружив весь свой архив под дождём на свалке.