Воспоминания о «Литературной газете»

Литературный процесс в советское время развивался постоянно. Выходило много толстых и не очень толстых журналов, мощно работали центральные и местные издательства, появлялось много книг литературоведов и критиков. И каждого автора распирало естественное желание быть замеченным, а еще лучше отмеченным. Писатели первой категории и секретари Союза писателей получали причитающуюся им долю внимания автоматом. Они если о чем и заботились, то только о том, кто будет их рецензировать. Каждый знал, что вот такой-то дружественно настроенный критик с одной стороны не упустит никакого повода для похвал, а с другой не позволит себе неприятных замечаний. Ну, и обычно так выходило, что желанные им критики приносили в газету готовые рецензии, едва произведение выходило в свет.

Большинству беллетристов приходилось за внимание к себе побороться. Наши сотрудники испытывали со стороны литераторов, не имеющих покровительства в редакции, такое давление и в таких формах, что порою буквально взвывали и прибегали жаловаться на непрекращающуюся изощренную осаду. Я в таких случаях повторял одно и то же: писателей надо любить. Они ведь в чем-то как дети. Вот и относитесь к ним как к трудному, но все равно любимому ребенку.

Были у редакции трудности и посерьёзнее. В начале 80-х, когда я пришел в «Литгазету», в непримиримой оппозиции к ней стояли авторы книг о русской деревне, о жизни простых людей из глубинки — Абрамов, Астафьев, Белов, Можаев, Солоухин, Иванов, Распутин, Троепольский, Носов, Тендряков, Шукшин, Личутин. Люди очень талантливые, болеющие душой за свой народ, не принимающие государственную политику пренебрежения к его жизни, резко выступающие против высасывания соков из России ради процветания других республик, вроде Грузии. «Литературную газету» они считали чуждой этих проблем, слишком приверженной интересам интеллигенции и городского населения. С Чаковским вообще не общались. Газета платила им взаимностью, пренебрежительно называя «деревенщиками» и обвиняя в шовинизме. Журналы, где редакторы придерживались этой точки зрения («Молодая гвардия», «Москва», «Наш современник»), и в меньшей степени и газета Союза писателей РСФСР «Литературная Россия», постоянно критиковались.

Весьма неприятным было и противостояние двух Союзов писателей — СССР и РСФСР. Русские писатели из первых по таланту были в большой обиде на то, что их замалчивают, редко печатают в журналах, подвергают несправедливым разносам. Книги о тяготах деревенской жизни, ее нерешаемых горьких проблемах, несправедливом отношении государства к крестьянству — собственному становому хребту — вызывали раздражение и неприязнь. А действие всегда равно противодействию. Увы, «Литературная газета» не было тогда образцом объективности. Городских писателей, среди которых тоже немало талантов, но чуть

-чуть другого масштаба, мы заботливо опекали и хвалили, в основном, заслуженно.

«Деревенщики» же рассматривались чуть ли не как очернители советской действительности: шло такое отношение сверху, и крупнейшие наши мастера годами добивались издания своих книг. Защитник у них был один — Георгий Мокеевич Марков, но уж очень много недоброжелателей.

Противоборство зашло далеко, принимало все более ожесточенный характер и ничего кроме вреда литературе не приносило. Мы с замами не раз обсуждали эту проблему. Мнение было общее: надо ее как-то разрешать. Путь тут простой и ясный: привлекать «деревенщиков» к сотрудничеству. Брать у них интервью, заказывать статьи, печатать отрывки из их книг, благожелательно рецензировать. Шаг за шагом дело двинулось. Предубеждение другой стороны противостояния было велико и прочно, однако ж наши усилия не прошли даром. Табу с нормального отношения к «деревенщикам» было снято, они это видели и чувствовали. И хотя не одобряли персональный состав литературных отделов редакции, не могли не видеть среди них и своих сторонников. Прошло, однако, несколько лет, прежде чем наши отношения нормализовались. Идеальными я бы их не назвал, но нормальными — с полным основанием. Большую роль в этом сыграли Юрий Бондарев и Борис Можаев.