Воспоминания о моем отце

Матросы рассказывали о боевых действиях подводных лодок, о том, как под Новороссийском моряки сначала остановили свою пехоту, которая взяла разгон бежать до Турции, а потом и немцев. Я уже рассказывал о взаимоотношении матросов и солдат на Севере. Нечто похожее было и здесь. Во время увольнения на берег в Батуми катерники и подводники лупили матросов с линкора «Парижская коммуна» (он же «Севастополь»), обзывая их «союзниками». Дело в том, что линкор большую часть войны бездействовал в Батуми, куда его спрятали от авиации.

В Поти строился мол. Работы вели заключенные-женщины. Они были, как на подбор, красавицы. Прозвище у них было «шоколадницы». Это были девушки, добровольно уехавшие в Германию из оккупированных областей нашей страны. Считалось, что они соблазнились на обещанный им немцами шоколад и шелковые чулки. Правда это или нет, не знаю, но так о них говорили в народе.

По пляжу ходили толпы беспризорников, которых звали «дети костра и солнца». По субботам во время аврала, матросы приглашали парочку мальчишек почистить трюмы в таких местах, куда нормальный мужчина залезть не сможет. Потом этих ребят откармливали на неделю вперед.

Из Поти я поехал в отпуск уже в Москву.

Папа работал заместителем главного инженера Дальней Авиации.

Командовал Дальней Авиацией главный маршал авиации Голованов, а главным инженером был папин однокашник по академии Виктор Георгиевич Балашов. Жили папа с мамой в гостинице на Чапаевской улице, поскольку квартиру они тогда еще не получили. Вскоре после моего приезда папа вынужден был поехать в командировку. Он пригласил меня поехать вместе с ним. Иначе у нас не оставалось времени пообщаться во время моего отпуска. Мы полетели на транспортном самолете ЛИ-2 сначала в Саратов, а потом в Харьков.

В Саратове папа должен был рассосать пробку, образовавшуюся на авиационном заводе, который отремонтировал несколько сотен самолетов, а принимать их, облетывать и отправлять с завода не хватало людей. До папы туда летал генерал-полковник Громов (заместитель Голованова), но с задачей не справился. Папе досталась более сложная ситуация, поскольку положение усугубилось. За прошедшие десять дней к скопившимся самолетам добавилось много новых, вышедших из ремонта.

1946 год был самым голодным. К военной разрухе добавился сильный неурожай. Авиационная промышленность тоже переживала тяжелые дни. Получилось так, что в ходе войны она обеспечила количественное и качественное превосходство нашей авиации над немецкой, а с окончанием войны мы оказались на бобах. Бомбардировщика, равного «летающей крепости» у нас не было. Не было не только в наличии, но и в чертежах самолета, способного поднять атомную бомбу. Реактивных истребителей у нас тоже не было, хотя робкие попытки по их созданию у нас велись. Реактивный истребитель, разбившийся вместе с Бахчиванджи, оказался единственным и последним. А у американцев и особенно у англичан на конвейере уже стояли доведенные до ума реактивные истребители. В силу всех перечисленных причин Саратовский авиационный завод оказался без военных заказов. Там стихийно началась конверсия, о которой сейчас столько говорят. Завод стал штамповать алюминиевые миски, ложки, раскладушки и прочее. Баловаться с ценой, как это делают сечас, тогда было невозможно. Мирная продукция давала заводу выручки раз в сто меньше, чем от самолетов. Рабочие ничего не зарабатывали. Люди ходили как тени, еле волочили ноги. Тогда дирекция завода взмолилась и попросила загрузить завод хотя бы ремонтом самолетов.

Вот уж, действительно, пришла крайняя нужда. Я знаю, как наши заводы не любят заниматься ремонтом и, вообще, сервисом, на чем западные фирмы зарабатывают самые большие деньги. Военные сразу загрузили завод работой. С конвейера стали выходить десятки самолетов. Весь заводской аэродром ими заполнен. Папина задача состояла в том, чтобы испытать эти самолеты, принять их и разослать к местам базирования. Он собрал летчиков, прибывших из частей за самолетами, посоветовался с ними, и уже через два часа начался конвейер приемки и испытаний. Через каждые пять минут с аэродрома взлетал отремонтированный самолет, делал круги над аэродромом и, если все было в порядке, улетал в свою часть. Не выдержавшие испытаний самолеты возвращались на аэродром. Через три дня мы уже могли лететь в Харьков, а заводские военпреды были вооружены методикой испытаний. Больше пробок из отремонтированных самолетов на заводе на возникало.

Упомянутое мною совещание с летчиками проходило в заводской гостинице, где мы остановились, и я на нем присутствовал. Я видел, как кровно были заинтересованы летчики, надолго застрявшие в голодном Саратове, вырваться к себе домой. Я слышал, как папа ставил перед ними задачу и направлял ход совещания. Это была для меня хорошая школа. Я перенял у папы манеру вести совещания.