Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2

Все, кто был с ним, кучно двинулись на нас. Мы старались заслонить короля и увести, но он нас оттолкнул.

— Лжёшь! — повторил он и, обнажив меч, хотел нанести удар.

Я, увидев это, схватил его за руку.

Нас обступили вокруг, к счастью, мы были неподалёку от Золотого колокола, и сразу мне пришло в голову спрятать там короля, потому что ключ от ворот всегда был при мне. Но не было возможности его взять; Ольбрахт упирался наказать наглеца, который вовсе не знал, с кем имел дело, потому что короля впотёмках узнать было невозможно, а догадаться, что он был там, — ещё меньше. Молодые мещане не много имели в головах. Король, не убирая меча в ножны, постоянно им вертел.

Товарищи того, кто так плохо отзывался об итальянке, начали его сдерживать, увидев, что намечается драка.

Я не знаю, как мне удалось поставить впереди Бобрка, а короля силой рвануть к воротам, отворив которые, толкнул его в тёмные сени и сразу закрыл их за собой, даже забыв о Бобрке. В сенях, хоть глаз выколи, ничего было не видно; но я знал, что дверь с правой стороны вела в комнату Слизиака.

Ольбрахт, который не видел, куда я его вёл, вскоре, забыв о том, с чем он столкнулся на улице, вбежал за мной в комнату Слизиака.

Там горел только маленький светильник, а старый медведь лежал уже в берлоге; увидев меня, он воскликнул:

— Ведь уже ночь! Чего ты сюда так вломился?

Я дал ему знак, показывая на короля, который ходил уже по избе, разглядывая то, что стояло в углах.

Звук открываемых ворот, шум у них, потому что некоторые в них стучали, испугал женщин наверху; Навойова прислала спросить, что случилось. Я отвечал служанке, что должен был спрятать приятеля и сам спрятаться, потому что на нас напали пьяные. Неосторожная девушка сказала на это:

— Ну, тогда идите на верх к пани. Она ещё не спит и не закончила вечерних молитв, с радостью вас увидит.

Король ухватился за это и — не знаю, что ему пришло в голову — взял девушку за подбородок и спросил:

— А есть наверху хорошее вино?

— Вино найдётся, — засмеялась она, вырываясь, — но потом. Его столько сегодня на улице разлили, не думала, что кто-то его желает.

Девушка убежала, а король стал меня спрашивать:

— Чей это дом? Где мы?

— Навойовой Тенчинской, вдовы, — отвечал я, — которая для меня так же, как мать. Женщина в возрасте, больная, и её покоя мутить не стоит.

Король взглянул на меня как-то удивительно недоверчиво, но именно оттого, что я не хотел вести его на верх, ему было интересно туда пойти.

Не отвечая мне, он встал на лестницу, в верхней части которой девушка оставила светильник.

Целуя его руки, я стал просить, чтобы оставил это намерение, но, вероятно, он заподозрил меня во лжи, и представил, что там откроет какую-нибудь мою любовницу.

Поэтому, не слушая, он прямо поднялся по ступенькам, а с них в прихожую, прямо в комнаты, которые занимала мать. Но, увидев, что те все обиты киром, он остановился и поморщился. Грустных мыслей и видов он не любил. Тем временем мать, услышав шаги и зная от девушки, что там был я, выходила из другой двери, вся в чёрном, с вуалью, такая серьёзная и с таким суровым лицом, что король при виде её остановился, не зная, что делать.

Мать, которая утром из окна своего дома смотрела на присягу на рынке и к недавно избранному королю хорошо пригляделась, сразу с удивлением узнала его. Я дал ей умоляющий знак, чтобы этого не показывала. Она легко это поняла и обернулась ко мне.

— Я, конечно, рада тебе в любое время, — сказала она, — и гостям, которых приводишь, но, правда, в такой день, в пьяную толпу, ночью, это, пожалуй, можно было бы простить более молодым, чем ты.

Король смеялся, слушая.

— Яшко не виноват, — сказал он, — это входит в его службу.

— И вы должны прямо силой прятаться в доме.

Сказав это, она немного поклонилась, и, проводив в другую комнату, также обитую киром, сказала:

— Раз уж вы здесь, сегодня такой торжественный день, что в любом доме нужно выпить за королевское здоровье.

И она указала на столик, на котором была бутылка с парой серебряных кубков. У Ольбрахта уже глаза им улыбались — я отказался, но должен был наливать и служить. Он сел на стул, мать нашла себе место неподалёку.

— По кому же здесь траур? — спросил Ольбрахт, выпив.

Я не смел отвечать, когда моя мать смелым голосом сказала:

— По королю.

На лице Ольбрахта видно было удивление; не спрашивая больше, он замолчал. Это неожиданное напоминание об отце на минуту сделало его серьёзным, но затем доходящие с улицы крики обратили его внимание. Он допил кубок, обернулся, рукой сделал знак вдове и крикнул мне:

— Пойдём.

Я пошёл попрощаться с матерью. Мы молча спустились с лестницы. Король хотел сразу выйти на улицу, но я должен был убедиться, что уже не было тех, кто хотел на нас напасть.

Ольбрахт значительно остыл и думал только о том, что ему поведали о венецианке.

Когда я отворил ворота, мы нашли верного Бобрка рядом с ними и чудом без шишек. Король не смотрел на него.

— Эта глупая итальянка такую славу себе в городе сделала, — сказал он мне. — Что о ней говорят, это ложь, если даже есть видимость, но девушка мне верна.