Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2

— Я возвращаюсь к моему предприятию, — произнёс итальянец, — что теперь у вас нет более срочного врага, чем сломить влиятельных и связанное с ними духовенство. За ними идут мелкие паноши, не станет их, будут служить королю. Могущественных следует сделать бедными, сломать, сделать бессильными. На это есть тысячи средств. Почему городов не поднимаете? Не даёте обогатиться купцам? Не операетесь на них? Это естественные враги вельмож, которые гордостью, презрением, отстранением от всего уязвили их до наивысшей степени. У нас был пример в тот день, когда, как мне рассказывали, убили в Кракове Тенчинского. В Италии города — это сила.

— Да, — прервал с улыбкой Фридрих, — но помните, что ваши тираны тоже не раз с нею имели тяжёлые конфликты.

— У нас было иное положение, иное прошлое, — сказал Каллимах, — вы можете улучшить своё мещанское сословие, как захотите, у вас мягкая глина. Я вам повторяю. Во-первых, это злотоносные пчёлы, которые умеют собирать мёд, а вы должны его подбирать, а потом это враги могущественных и ваши союзники.

— Да, — прибавил он, минуту подумав, — я говорил это покойному отцу и повторяю вам: влиятельные с духовными лицами, взявшись за руки, так же, как раньше, хотят остаться у руля. Архиепископы ставят трон вместе с королевским.

— На меня намекаешь! — рассмеялся Фридрих.

— Ты — архиепископ счастливого случая, но за тобой придут Олесницкие, — возразил Каллимах. — Вы знаете, что я не стою на стороне Рима и папы, — прибавил он. — Нужен Рим как глава церкви, чтобы эта церковь без ключа в хранилище не распалась на церквушки, а человечество — на кучки, без связи. Один пастырь и одна овчарня — прекрасная мысль! И маленьким пастушкам дали бы свободу править своими овечками на землях поменьше. До сих пор в Польше у нас было два короля, один на троне, другой в епископской столице; духовенство так подбирало себе людей, чтобы имели отвагу скакать на глазах у пана. Король возмутился… капеллан отвечал: «Убей меня, я готов на мученичество!» Так кардинал Олесницкий до конца держал в своей зависимости Ягайллу. Этому положил конец ваш отец, но духовенство не спит, капитулы не отказались от права выбора, Рим, может, захочет вернуться к назначению епископов. Если вы разрешите это… перестанете быть королём.

Фридрих, опёршись на локоть, слушал с чуть ироничным выражением лица.

— Каллимах, — сказал он, — audiator et altera pars, как архиепископ и епископ Краковский, я должен иметь хоть слово. Вы решительно заступаетесь только за тиранов, не за народные интересы. Вы называете себя гуманистами, правда? А становитесь представителями животной силы и кулака.

— Правда! Как гуманист, я от этого не отказываюсь! — выкрикнул Каллимах. — Потому что я убеждён, что человечество без умных тиранов одно ничего не добьётся. Что от этой черни и толп, которые летят, гонимые любым ветром, не ведая куда и зачем? Только на дворах князей гнездится наука, процветает искусство, имеют приют учёные и поэты. Толпа их не оценит, не поймёт, не накормит, не возложит на голову лавры. Человечеству нужны такие вожди сильной руки, сильной воли, большого сердца.

Все на мгновение замолчали.

— Я даю эти советы, за которые, я знаю, меня ненавидят, потому, что люблю вас как детей моего духа, — говорил дальше Каллимах. — Скажу больше, тут в Польше всё в корне нужно изменить. Съезды и послов от землевладельцев постепенно уничтожить и отправить в небытие… они вам всегда будут права диктовать. Потребуют съездов, зовите срочно на войну. Соберутся своевольно, у вас есть наёмное войско, пусть его станет столько же, сколько послов… смягчатся их рога. Пока будут сеймы, у вас не будет власти.

Нетерпеливый Ольбрахт уже немного встал, обхватил руками шею итальянца, нагнулся к нему и сказал:

— Все эти вещи записаны у меня глубоко в памяти, но я прибыл сюда с братьями совещаться не о том, мой магистр, а о войне. Мне нужна война, война для меня неизбежна и как дорога к тем целям, которые вы мне указываете. Я хочу начать с Валахии. Сигизмунд будет растрачивать себя в Силезии. Его там нужно посадить господарем, отняв престол у предателя, коварного Степанка.

Каллимах задумчиво покачал головой.

— Вы чнова скажете, что я вам советую по-итальянски, — сказал он, — война с этим Степанком много крови и денег будет стоить. Можно бы её избежать.

Тут он слегка понизил голос.

— Послать к нему на двор ловких людей, — сказал он, — которые бы сумели добиться его милости, а других одновременно бы подговоривали против него. Посеять там у него бунт и измену. С кинжалом легко, а можно встать на рубеже, чтобы воспользоваться замешательством. Валахия сама попадёт к вам в руки.

Ольбрахт сделал гримасу.

— Нет, — произнёс он, — ударим на него наступательным боем, мне нужно всё-таки вывести шляхту и самому вкусить рыцарского дела. Значит, война… война за Валахию.

— Я в целом не жажду войны, — проговорил Сигизмунд, — этим краем нелегко управлять, турки под боком, люди энергичные, которых нужно знать, великое варварство. Я в себе сил к этому не чувствую.

— Они найдутся, — прервал Ольбрахт.