Воспоминания петербургского старожила. Том 1

– Я никакой прежней за два часа красы не помню, – улыбнулся всегда серьезный Канкрин, – когда теперь сию минуту усматриваю приближающуюся к нам «красу», без молнии и грома только, – и он указал на подходившую к ним в это время писаную красавицу графиню Заводовскую, польку, урожденную графиню Влодек. Вронченко, подслуживаясь, аплодировал счастливой будто бы игре русских слов графа Егора Францовича, который был вполне убежден, что «гроза» и «краса», благодаря его произношению, одно и то же, разуверить его в противном никто не мог, да и не пытался, даже и сам Греч, прозванный в своем довольно, впрочем, обширном кружке генерал-полицеймейстером русской грамматики, не находил нужным выводить его сиятельство из этого курьезного и забавного заблуждения. Впрочем, известно, что не существовало ни одного знаменитого и даже великого, мирового человека без каких-нибудь более или менее забавных, присущих ему странностей и необыкновенных вкусов.

Как граф Канкрин считал себя знатоком русского языка и, сочетая слова по своему несчастному выговору, воображал, что делает каламбуры русские, считавшиеся и считающиеся, по причине богатства нашего языка, очень трудными, так точно он имел слабость выдавать себя за большого знатока музыки, не только теоретика, но и исполнителя, почему по несколько раз в день играл на скрипке, когда в минуты междуделия хотел сколько-нибудь развлечь себя; но, к сожалению, ежели он развлекал этим монотонным пиликаньем себя, то далеко не развлекал других, особенно людей мало-мальски способных к восприниманию музыкальных правильных звукосочетаний. Однако льстецы, которых у могущего сановника горе-музыканта было, конечно, немало, находили музыку графа Егора Францовича чуть ли не равною исполнению Бёма, Львова, Олебуля, Вьётана и других знаменитых скрипачей и виолончелистов того времени.