Воспоминания петербургского старожила. Том 1

– Эх, господа драгуны, это не по-приятельски, ей-богу, не по-приятельски! Прошу вас снять вашу форму и быть так, как вы были. А не то я заключу, что я лишний, и уйду, чтобы вам не мешать и не быть гостем не в пору. Это мне было бы жаль, потому что мне хочется посмотреть на ваши успехи в фехтованье. Главное, сабельная рубка меня интересует. Рапира, конечно, штука хорошая; но это на практике пригодно только для дуэля, который у нас, православных, коли бывает, то на саблях или на пистолетах. Да и черт с ним, с дуэлем! Поучимся лучше чистенькой сабельной работке, такой, какой нынче, как вон рассказывали намедни Алексей Петрович Ермолов[986][987], на Кавказе навострились казачки да тамошние драгунчики. Черти сущие, говорят. – Кушайте, господа, хлеб, соль вашего полкового командира, мадера которого просто прелесть; да и примитесь-ка за дело: соорудите-тка ассо не на шутку, в потеху мне старику. Между тем, чтобы не терять золотого времени, хочу я посмотреть на моего Сашуру, как-то он фехтует. С тех пор, что он приехал из Петербурга, я не видал еще, как он управляется с белым оружием[988]. Стреляет он недурно, ездит верхом на манежных лошадях порядочно. Когда-нибудь господин прапорщик будущий, адъютант Александр Николаевич Бороздин, – продолжал старик, обращаясь к сыну, – попрошу я вас, хоть в манеже, что ли, попробовать поездить на том карабахе[989], которого здешнему Крезу, Андрею Андреевичу Глазунову, прислал с Кавказа зять его, прославляющийся нынче там, генерал Афанасий Иванович Красовский[990]. Это, говорят, черт, а не лошадь.

– Александр Николаевич, ваше высокопревосходительство, – сказал с искательным видом бывший тут один из адъютантов корпусного командира, довольно красивый брюнет с восточною физиономией, обличавшею его армянское происхождение, – на рапирах и на саблях всех нас побеждает. Это подтвердят вам все господа офицеры.

– Это, – заметил генерал, улыбаясь и допивая каплю за каплей вторую рюмку мадеры, им расхваленной, – довольно мне кажется невероятно и доказывает, что или все вы, господа, преплохие бойцы, или отличные кандидаты камергерского ключа, при ношении которого первое дело комплиментации начальству и разные светские вежливости. А вот мы спросим нашего фехтовального профессора и обер-берейтора француза. Он еще в камергеры не метит, кажется.

Затем, отыскав глазами Клерона, который был в своем унтер-офицерском колете из довольно толстого полусолдатского сукна с серебряными галунами, спросил по-французски о том, в какой степени хорошо фехтует его сын Александр.

– Monsieur Alexandre, – отвечал Клерон, в ту пору молодой человек лет двадцати, немного изрыжа-русоватый с огромным ястребиным или попугайным носом, – ne tire pas mal le fleuret, quand au sabre il y a à desirer encore, mais il est en bon chemin et ça viendra[991].

– Battera-t-il, – спросил генерал, показывая Клерону на меня, – ce petit poulet blond ou sera-t-il rossé lui-même?[992]

– Le petit poulet blond, – отвечал улыбаясь Клерон, – comme le nomme votre Excellence, me parait être un champion assez honorable[993].

– Très honorable, – заметил молодой Бороздин, презрительно взглянув на меня, – très honorable pour être battu sur coutures[994].

Генерал засмеялся и, обратясь к моему отцу, сказал:

– Вы не прогневаетесь, ежели мой Саша выбьет рапиру у вашего сынка?

– Помилуйте, ваше высокопревосходительство, – отвечал мой отец, – за что тут гневаться? Дело моего сынка защищаться, помня пословицу: «Взявшись за гуж, не говори, что не дюж», хотя я уверен, что, несмотря на мнение господина Клерона, ваш Александр Николаевич гораздо сильнее моего мальчика.

Мое ребяческое самолюбие было затронуто, и я горел желанием отмстить бледному шестнадцатилетнему прапорщику за его надменность; но со всем тем, надев наши маски, мы, по правилам фейхтмейстерства, вежливо отсалютовали один другому рапирами, и Клерон нам скомандовал: «En garde». Едва произнесена была эта команда, как Бороздин, подражая давешней штуке Бестужева, налетел на меня с рапирою, ожидая, что я буду парировать прежде, чем он повернет свою рапиру, с целью вышибить мою; но я еще удачнее прежнего повторил защиту от фальш-атаки, употребив на этот раз больше силы, чем ловкости, почему конец моей рапиры попал в эфес рапиры противника, и она с шумом и каким-то металлическим визгом полетела в сторону, при громком аплодисменте генерала, которому вторили Бестужев и Клерон. Генерал был в восхищении и очень ласкал меня, а сын его дрожал от злости и с этой минуты так возненавидел меня, что впоследствии не давал мне почти прохода, стараясь делать мне всевозможные tours de page[995] и всякие мелкие досады до тех пор, пока чрез несколько месяцев, кажется, весною 1827 года, весь Драгунский корпус получил новую дислокацию и в Орел пришла гусарская дивизия генерал-лейтенанта барона Будберга, из которой Павлоградский голубой полк стал в самом Орле.