Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Встреча моя с великим князем Михаилом Павловичем и защита, оказанная мне Дмитрием Гавриловичем, еще более приблизили меня к нему и поставили в еще более интимные с ним отношения. В течение этого большого периода времени, когда я был постоянным воскресным гостем Дмитрия Гавриловича вместе с некоторыми другими моими департаментскими сослуживцами, одно лето он проводил с женою за границею, другое посвятил деревенской жизни в одной из замосковных своих богатых вотчин; но лето 1832 года, я очень хорошо помню, он проводил на своей даче-вилле на берегу Невы, подле дачи графа Кушелева-Безбородко. Туда приводилось и мне то водою на лодке, то на извозчичьих дрожках ездить по воскресеньям, впрочем, с перемежкою, т. е. через два воскресенья в третье, так как на даче Дмитрий Гаврилович частенько принимал лиц высшего круга, почему он избегал мешать в эти аристократические сливки своих подчиненных, хотя, правду сказать, такие субъекты, как Грознов и Макаров, находились тут налицо, почти всегда при графине Бенкендорф, при княгине Варшавской, графине Паскевич-Эриванской и вообще при всех Сипягиных, Муромцевых, Панкратьевых, Урусовых, Потаповых, графе Кушелеве-Безбородко и пр. и пр. и пр. Но они играли тут лакейскую роль вяще самих лакеев этой аристократической компании. Так, Грознов раз разостлал свою шинель, чтобы, входя в карету, какая-то знатная барыня после бывшего дождя не «изволила замочить своих ножек», а атлетический Макаров по приказанию одной из этих графинь швырял, словно мячик, пуделя ее сиятельства в пруд и потом лаял по-собачьи, все в угоду тем же блестящим госпожам из сливок, которые не отказывали себе в удовольствия эксплуатировать чиновничье холопство, сильно развитое в тогдашнее время вообще, в доме же Дмитрия Гавриловича в особенности. Никто из нас, молодых людей, посещавших дом Бибикова, при всей гибкости и дипломатичности некоторых из них, даже Бакунин, набивавший и зажигавший десять раз на день бибиковскую стамбулку, почему и называли его табакчи-паша, не был способен на грозновско-макаровские приемы и проделки; заставлять же нас делать выходки à la ces messieurs[1222] Бибиков, при всем своем деспотическом закале, находил невозможным и в высшей степени inconvenable[1223], т. е. неприличнее всего неприличного. Одним словом, мы на даче у Дмитрия Гавриловича бывали не часто, а когда бывали на этом «наряде», как выражался Грознов, но только вследствие приглашения нас в департаменте, чрез посредство этого милого бибиковского Меркурия[1224].

Дача Дмитрия Гавриловича была каменная вилла с изящным садом, нынче перешедшая, кажется, в чьи-то другие руки из «его руки». Двухэтажный дом утопал в душистых деревьях, тополях и липах, плотно его окружавших со всех сторон и перемешанных со множеством превосходных розовых и других цветочных кустов. Вообще это было гнездышко недурное. На пристани против дачи качалась всегда изящная лодка-яхточка, на которой ежедневно каталась Софья Сергеевна со своими очаровательными, как бы из кипсека вынутыми малютками. Два гребца из таможенных гребцов вели лодку на веслах, а на руле помещался Грознов, ежели место это не занимал сам Дмитрий Гаврилович. Когда мы бывали на даче, то нас сажали в длинный катер, который также вели таможенные гребцы, получавшие на это время жалованье (сверх казенного) особое и содержание превосходное, почему иногда они говаривали нам: «Дай Бог много лет здравствовать отцу-командиру Дмитрию Гавриловичу и чтоб его превосходительство почаще на даче жить изволил». Прогулки эти бывали большею частью после обеда, во время которого, точь-в-точь как и в городе, кто-нибудь что-нибудь рассказывал из того, что в течение этого времени, пока мы не были у его превосходительства, случилось особенно замечательного. Так, «Встречу мою с великим князем Михаилом Павловичем» я рассказал за этими обедами, впрочем, ретроспективно уже, так как она происходила в 1831 году[1225], раз десять, и всегда с различными вариациями и фиоритурами. После прогулки по Неве с заездами на острова, но без прогулки по ним все общество возвращалось на дачу, где играли частью на бильярде, частью в кегли в саду, и затем, после консомации каждым гостем по две огромных чашки чая à l’anglaise[1226] с обильными и разнообразными бутербродами, все разъезжались по домам.