Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Внимание Воейкова привлек к себе показавшийся на пороге статный белокурый офицер в гвардейском адъютантском сюртуке. То был капитан Лукьянович[520], адъютант знаменитого русского Баярда генерала Карла Ивановича Бистрома, автор «Истории Турецкой войны 1828–1829 годов»[521], принимавший более или менее деятельное участие своими дельными статьями в журналах и альманахах того времени. Воейков был с ним очень учтив и внимателен, расхваливая с обычным своим пафосом его книгу[522] и вообще все то, что в то время принадлежало перу г. Лукьяновича. Но среди всех этих любезностей Воейков заметил-таки в этот раз своему почтенному гостю: «В грех вам, Николай Андреевич, вы меня чарочкой обнесли, отдав Бестужеву ваши несколько строк с хохлацким юмором о холере. Это премило!» И при этом Александр Федорович достал новый нумер «Северного Меркурия» и, передав его автору статьи, просил прочесть для всех. Автор прочел следующее:

«Що се за холера така? Чи ты ей бачив?» – спросил один хохол своего земляка, недавно возвратившегося с Дона из заработков. «Чув», – отвечал тот. «Яка ж вона?» – спросил снова первый. «Кажуть: жинка в червонных чоботах, ходе по води, да все оха!»[523]

– Необыкновенно просто, верно и мило! – восклицал Воейков.

– Схвачено с натуры, – раздался чей-то голос.

– Читая эти строчки, я словно переношусь в мою милую Полтавщину, – заметил преимущественно молчаливый и сосредоточенный поэт-юноша Подолинский, который в эту пору издал уже две свои поэмы, «Борский»[524] и «Нищий»[525], независимо от бесчисленного множества мелких его стихотворений, наполнявших собою журналы и альманахи.

Так как журналец Бестужева был уже на сцене, то Воейков нашел нужным сказать Вильгельму Ивановичу Карлгофу:

– Вы также, Вильгельм Иванович, даете статьи ваши в изрядном количестве Бестужеву, а между тем смотрите-ка, как этот неблагодарный пасквилянт позволяет себе относиться о вашей новой прелестной повести «София».

– Я читал отчет Бестужева о «Невском альманахе», – сказал Карлгоф, пуская клубы дыма из своей стамбулки, – и, признаюсь, не заметил там ничего для себя обидного.

– Помилуйте, – вопил Воейков, – как же это не обидно? Читайте. «На странице 109-й сказано: Граф Линин, в 26 лет от роду, смотрел на жизнь как на давно известную и следственно скучную книгу. – Например Гомерова „Илиада“ давным-давно известная книга, но следует ли из сего, что она скучна?»[526]

– Это действительно обмолвка у меня, и я вполне ее сознаю, – объяснял Карлгоф, – почему и не считаю себя вправе претендовать на рецензента, исполнившего этим замечанием свою обязанность.

– Еще вот на какие штучки пускается этот Бестужев, – снова привязывается Воейков. – Вон он напечатал какое-то письмо к себе от себя же, то есть от Марфы Власьевны Томской, служащей ему псевдонимом. В письме этом различные напоминания издателю этого листка за его неисправный выход и убеждение поправиться как-нибудь. Вот ответ в стихах:

Все свято исполнить я вам обещаю
И ваших статей ожидаю[527]

.

– Куда как это тонко и остроумно!