Воспоминания петербургского старожила. Том 1

– Я в особенности желаю успеха хорошим журналам, – продолжал Воейков и, впадая в цитаты Св. Писания, поспешил воскликнуть: – «Входяще в дом, целуйте достойного, глаголюще: мир дому сему. И аще убо будет дом достоин, приидет мир ваш на него. Аще ли же не будет достоин, мир ваш к вам возвратится». Например, ежели бы друг мой и глубочайше мною уважаемый чуть не до боготворения Борис Михайлович Федоров принялся за журнал, то я был бы в восхищении, хотя и потерял бы сотрудника неоцененного. Так и теперь, в доказательство моего прямодушия, получая от времени до времени от Бориса Михайловича отрывки из его давнишнего романа «Князь Курбский», известного всей русской публике по лоскуточкам, и дарами этими великолепно украшая мой скромный еженедельник[579], я не могу не пожелать вместе со всею публикой того, чтобы автор этого прекрасного романа издал его наконец отдельно в свет, чем всех порадовал бы несказанно. Мое желание подкрепилось сегодня письмом, полученным мною из Нарвы, от доброго моего приятеля Каменева, который прислал мне, по предмету «Курбского», статеечку.

Все пожелали услышать эту статью до прочтения ее в печати и услышали следующее:

Казнь после смерти. Борис Михайлович Федоров десять лет уже сочиняет роман «Князь Курбский», и Богу одному известно, докончит ли его когда-нибудь. Между тем, отрывая от него куски, помещает во всех журналах, газетах и альманахах, так что бедное его произведение, не будучи молодо, состарилось. Посмотришь, в самом деле, как непостижим жребий человеков. Хитрый князь Курбский, счастливо избегнув от царя Ивана Васильевича, попал в руки Борису Михайловичу Федорову. Грозный приговорил бы его, может быть, четверить, а Борис Михайлович раздвадцатерил его. Так иногда мореходец безопасно переплывает океан и гибнет в ручейке[580].

Г. Федоров, тут бывший, сам с другими смеялся милой шутке и объявил, что надеется, что роман его скоро выйдет в свет; хотя действительно вышел и, само собою разумеется, уже не произвел никакого эффекта, лет 15 спустя после этой статьи и после неоднократных уверений автора о скором появлении романа, действительно, к сожалению, устаревшего и опереженного слишком многими историческими романами у нас в России, а именно «Юрием Милославским» Загоскина и «Самозванцем» Фаддея Булгарина[581], который, напечатав этот роман, всячески силится под разными псевдонимами доказать в «Северной пчеле», что этот его роман ставит его наряду с Вальтер Скоттом.

– Кстати зашла речь о Скотте, – сказал, смеясь, барон Розен, произнося фамилию знаменитого британца так, что двойное т мало было заметно, – сегодня, как я собирался к вам ехать, Александр Федорович, один мой однополчанин, предобрый малый, который давно уже сбросил ментик и доломан[582], навестил меня и передал мне для напечатания свои очень неправильные, но все-таки забавные стихи. Вот они.

И он своим пискливым голосом, со своею странною интонацией нараспев, прочел следующие очень плохие вирши, имевшие только достоинство заключать в себе грубый каламбур:

Романтик, балагур, шотландец
Ввел подражанье за собой:
Вдруг «Выжигин» и «Самозванец»
Явились на Руси святой.
Писатель гордый, издавая,
Мнил быть наш новый Вальтер-Скотт.
К чему фамилия двойная?
Ему довольно, повторяя,
Одной последней без хлопот[583]

.

– Ха! ха! ха! – раздалось в гостиной. – Ну досталось же Фаддею Венедиктовичу или Архипу Фаддеевичу Зерову[584]! – раздались восклицания. А Воейков, с обычным своим завываньем, объявил, что непременно в следующем нумере под видом логогрифа он напечатает эти стихи, в последующем нумере припечатав и объяснение слов Скотт и скот[585].

X