– Какой осел, – вскричал Воейков, – кроме самого автора, решится тратить свои деньги на издание всей этой галиматьи! Само собою разумеется, что Слёнин тут только комиссионер-фактор, и комиссионер, наживающий себе порядочный куш на этом дельце, потому что старый стихоплет понятия не имеет о ценах бумаги, типографии, художников, переплетчика, комиссионерских и пр. А вы разве не знаете, что когда вся эта в пяти, шести или больше томах дребедень бывает издана в свет, то Хвостов раздает экземпляры на комиссию, платя за эту комиссию не по нашему 15–20 %, а 40–50 %, вот как-с! Затем он разъезжает по книжным лавкам и справляется о продаже своих творений. Оказывается, что творения его застряли и сидят ни тпру, ни ну, сколько Слёнин на счет автора ни объявляет широковещательно о их выходе во всех газетах, и вот тогда Хвостов снабжает деньгами своих агентов, которым велит отправляться по книжным лавкам и скупать там его экземпляры, разумеется, не упоминая о том, что они этим исполняют его поручения. Впрочем, не он первый, не он последний пускался на такую штучку: знаменитый французский романист д’Арленкур, когда романы его всеми были раскуплены и всем порядком оскомину набили, делал точь-в-точь то же самое[596]
.– А почему это, – спросил опять, помнится, Подолинский же, – граф так часто издает свои нераскупающиеся издания: в 1818, 1821, 1827, 1830 годах[597]
, и все одно и то же, с некоторыми свежими прибавлениями?– А это, изволите видеть-с, для того, – вещал Воейков, – чтобы, как его сиятельство объявляет всегда в своих предисловиях (при этом он развернул первый том нового издания Хвостова) следующее: «Многие, может быть, порицали меня за часто повторенные издания». С чего это он берет и кому какая нужда до его нелепых изданий? Издавай хоть ежедневно, себе на потеху, людям на посмеяние. «А делал оные, и если жизнь моя продлится[598]
, всегда делать буду, на счет авторского славолюбия (и на счет своего кармана!), единственно для удобнейшего– И без корицы найдется, что в них обертывать, – хохотал Воейков, – про то хорошо знает мой новый гость Владимир Петрович.
За сим он вменил себе в обязанность рассказать почтеннейшей публике во всевозможных подробностях мой случай в магазине Дюливье со стихами графа на холеру[600]
и с посвящением моей особе дареного экземпляра, в который мадам Дюливье распорядилась завернуть какой-то корсет, купленный престарелою графиней Хвостовой у нее в магазине.– Все это прекрасно, – заметил кто-то, – но все это остановило Василья Евграфовича с анекдотом о Крылове и Хвостове.
Рассказчик продолжал: