Воспоминания самарского анархиста

Дойдя в своем повествовании до восемнадцатого декабря, мой приятель проснулся, тяжело и глубоко вздохнул, вытер обильный пот с лица и, как мне показалось, веки глаз повлажнели, а на следующую ночь снова заснул и ровно в двенадцать часов ночи начал повествовать.

[Арест]

В некотором царстве-государстве, больше двадцати лет тому назад, в годы студенчества я и многие другие увлекались идеями нового быта, исканием других, еще не изведанных путей счастья жизни для своей и других стран, ведущих к обетованному раю жизни на всей Земле, для всех людей мира без всего того, что порождает насилие и угнетение человека и общества ужасным, звериным экономическим, политическим и моральным неравенством.

Многие из нас во время революционного разрушения старого и созидания нового, если не в данный момент, то в ближайшем будущем мечтали об осуществлении равенства экономического, политического и морального. Всей душой приветствовали Октябрь, как начавшуюся зарю солнечной жизни в роде человеческом. Нашему юношескому увлечению не было границ. Мы со всей страстью юношеской энергии обрушились на все религии мира, неизменно вели борьбу на диспутах, утверждая, что не бог, а человек создал богов по образу своему и подобию. С первых дней Октября посещали все клубы всех партий, митинги, диспуты, лекции и с юношеским пылом воспринимали все революционное, прогрессивное и добавляли из книг и брошюр, свободно покупаемых в магазинах и книжных ларьках города Смурова.

Часть книг с того времени имелась у меня в личной библиотечке, там же находились книги Бухарина о политэкономии, Кнорина «Азбука коммунизма»[127] и другие, по которым велось преподавание в медфаке и других учебных заведениях до тридцать пятого года.

Тогда же я написал стихотворения о порочности земных и небесных властей. Обе книги-тетради также находились в библиотечке. Имелось еще десятка два книг о создании безвластного коммунистического общества борцов за жизнь людей с большой буквы — Бакунина, Кропоткина, Цоколли, Себастьяна Фора, Прудона, Штирнера и других.

Тогда же студент Котов, мой товарищ, дал мне несколько килограммов печатного шрифта для дроби, и вместе с ним распространяли листовки о Кронштадтском мятеже в медфаке. Но промчались годы студенческой жизни, окончен медфак, много лет пролетело в врачебной работе. Другие интересы, запросы, хлопоты и заботы пришли и утвердились, оставив былое воспоминанием. И вот через двадцать лет, вспоминая изредка в кругу товарищей по студенческим годам былое в годы революции — в кругу знакомых оказался агент-осведомитель опричников царя Иосифа Кровавого.

Казалось, что бы особенного в том, что во времена давно минувших лет я и многие другие посещали клубы, диспуты, доклады, митинги, преимущественно крайне левых направлений. Что было особенного в том, что политэкономию изучали по Бухарину, а азбуку коммунизма по Кнорину, по приказу этих же власть имущих марксидов, и что шрифт израсходован на дробь, и что распространял правдивые листовки Котов при моем содействии, и что особенного в том, что имелись книги Ю. Стеклова о Бакунине[128], Бакунина, Кропоткина, Прудона, Цоколли, Себастьяна Фора и других, изданные после Октября КОГИЗом[129], и, наконец, что особенного в том, что имелись стихи, зовущие к конечной цели общества — безвластному коммунизму.

Оказывается, власть марксидов превратилась в такую диктатуру ужаса и тирании во времена царя Иосифа Кровавого, что все, чему вначале поклонялись, начали истреблять. У власти выросли рога — она превратилась в черта и частично пожрала сама себя, своих первоначальных соратников. А поэтому можно было читать и иметь у себя только те книги, которые имеют библейское сказание марксидов от Иосифа Кровавого — все же, исходящее не от него, являлось преступлением и истреблялось. Следовательно, всякий человек инакомыслящий и всякие книги не от Иосифа Кровавого объявлялись вне закона и уничтожались, независимо от того, к какому времени они относятся, а потом психоз истребления достиг такого размаха, что каждый ложившийся спать сегодня дома не знал, где будет находиться через час или через день, на работе или в застенках опричников Иосифа Кровавого.

Так целиком и полностью, душой и телом Иосиф Кровавый, бывший семинарист, а потом марксид кровавый усвоил из учения семинарии звериный библейский завет Иеговы, перенесенный и примененный в реальном человеческом обществе. И этот звериный семинарский завет библейский явился программой его деятельности, ибо он соответствовал его тоже звериной натуре, а он гласит: «Я есть бог твой, да не будет тебе другого бога, кроме меня! Если же у тебя будет другой бог и поклонение ему — то смерть тебе и богу твоему!» Такая звериная заповедь Моисея стала заповедью семинариста марксида Иосифа Кровавого. И Иосиф выполнял этот Моисеев завет так точно, что истребил полностью всех своих современников, лидеров марксидов дореволюционного и послереволюционного периода. Таковые оказались логика и нравы в двадцатом веке у царя марксидов Иосифа Кровавого.

***