Воспоминания уцелевшего из арьергарда Великой армии

10-го октября войска 4-го корпуса двинулись по Тверской дороге на Дмитров. Тем временем маршал Ней взял Богородск, что в двенадцати милях от Москвы по Владимирской дороге. Несколько дней прошли в строительстве казарм в окрестностях этого маленького городка, они предназначались для зимовки. В этом строительстве не было необходимости, оно не оказало никакого влияния ни на нас, ни на неприятеля. Я не был в Богородске, но вместе с отдельным подразделением своего полка находился в составе экспедиционного корпуса генерала Маршана, на реке Клязьме, между Тверской и Владимирской дорогами. Остальная часть моего полка был с маршалом Неем. Противник, как обычно, после нашего подхода отступил. Генерал Маршан построил небольшой форт на берегу Клязьмы, в том месте, где был атакован и уничтожен один из наших постов. Командование этой маленькой крепостью было поручено весьма талантливому офицеру, как вдруг генерал Маршан получил приказ возвращаться. Теперь мы не сомневались, что армия оставит Москву, поскольку более не намерена была защищать завоеванные ей позиции.

В течение всего времени, что я пребывал в этой экспедиции, я везде видел одни и те же страдания. У генералов имелись некоторые запасы провизии, у армии же, в целом, ее не было. Крестьяне прятали продовольствие, и не желали отдавать ее нам даже за деньги. Один из солдат моего полка, сын фермера из Кот д’Ор, умер у моего бивуачного костра. Этот молодой человек уже давно страдал от лихорадки, вызванной усталостью и недостатком правильного питания, и, в конце концов, он умер от истощения, и как только он перестал дышать, мы похоронили его у дерева. В его ранце мы нашли письма его матери, трогательные своей простотой. Я очень переживал смерть этого несчастного молодого человека, которого судьба обрекла на смерть так далеко от родины и семьи, в которой он был так счастлив.

Подобные случаи происходили повсеместно и постоянно, и я рассказал только об этом, свидетелем и участником которого я был, как печальном предзнаменовании всех тех ужасных бедствий, которые обрушились на нас. Наш отряд вернулся в Москву l5-го октября. Прошло два дня, а о нашем отъезде не было никаких новостей. 18-го Император назначил 3-му корпусу смотр в Кремле. Он был настолько торжественен и красив, насколько позволяли обстоятельства. Полковники соперничали друг с другом, стараясь изо всех сил представить свои полки как можно лучше. Посторонний зритель никогда не смог бы догадаться, сколько эти солдаты выстрадали и как страдают сейчас. Я убежден, что этот шикарный спектакль укрепил упрямство Императора, подогрев его уверенность в том, что с такими воинами нет ничего невозможного. В общей сложности личный состав 3-го корпуса не насчитывал и 10 000 человек. Г-н де Беранже, адъютант короля Неаполя, представил Императору отчет о стычке, которая состоялась у Винково накануне вечером, в которой наши войска были разбиты и отброшены назад.

Это сражение положило конец перемирию между форпостами. Оно также означало конец всех переговоров, и ускорение нашего отъезда. Император выглядел очень обеспокоенным. Он ускорил процедуру смотра, но все же назначил преемников на освободившиеся посты, а также наградил отличившихся.

Он никогда более не имел более подходящей ситуации, чтобы использовать те средства, которые он прекрасно знал, когда и как надо использовать, когда ему требовалось, чтобы армия приложила сверхъестественные усилия.

Я воспользуюсь этим благоприятным моментом, чтобы упомянуть имена тех офицеров моего полка, активности которых я имел возможность быть свидетелем, которые получили продвижение по службе[53]. Генерал, командовавший дивизией вюртембержцев и находившийся в подчинении у генерала Маршана, получил титул графа Империи, и денежный бонус 20 000 франков; безусловно, весьма слабая награда и понимание, какие мучения испытывают люди от усталости и лишений, число которых от 12 000 уменьшилось до 800. Едва смотр закончился, полковники получили приказ на следующее утро начинать марш. Я сразу же дал указания касательно загрузки фур полковой провизией. Муку, которую я не мог увезти, я оставил. Мне советовали ее уничтожить, но я не смог заставить себя лишить несчастных жителей того, что можно было бы считать некоторой компенсацией за все то зло, что мы им причинили, и я легко отдал им эту муку. Они благословляли меня, и я принял их добрые слова с волнением и радостью. Кто знает, может благодаря им, мне посчастливилось выжить?

Глава II. От Москвы до Вязьмы