Воспоминания уцелевшего из арьергарда Великой армии

Через два дня 3-й корпус прибыл в Чириково и занял позицию, в которой мог держать под контролем дороги на Подол[55] и Фоминское. В то же время 1-й корпус и Гвардия совершали фланговый марш по старой Калужской дороге, чтобы поддержать 4-й корпус. 3-й корпус, который был направлен следовать по этому маршруту последним, трое суток простоял в Чириково, а покинул его 23-го, в полночь. Ужасен был этот ночной марш. Дождь лил ручьями, дорога стала почти непроходимой, и лишь 26-го вечером мы достигли Боровска. Кроме того, нас непрерывно преследовали казаки, которые, тем не менее, воздерживались от серьезного нападения. Мое внимание было полностью направлено на поддержание порядка и дисциплины в моем полку, и офицеры, и рядовые услышали от меня немало теплых слов. Лишь одного сержанта —   в общем-то, неплохой солдата —   виновного в какой-то небрежности, проявленной им в управлении доверенным ему аванпостом, я счел необходимым понизить в звании, несмотря на заступничество его капитана.

Фланги нашей колонны прикрывала легкая кавалерия генералов Жирардена и Берманна, получившие приказ сжигать все деревни на своем пути.

В Боровске мы воссоединились с основной частью армии и узнали о том, что произошло за время нашего отсутствия.

Генерал Кутузов, узнав о марше французской армии по старой Калужской дороге, покинул Тарутино. Фланговым маршем он подошел к Малоярославцу и атаковал 4-й корпус. В яростной стычке победу одержали французы, несмотря на то, что их было меньше. Кутузов отошел на шесть лье и укрылся за редутами. Одна из его дивизий, обошедшая нас справа со стороны Медыни, оставила нам только два варианта —   либо сражаться, либо отступить. Ситуация была серьезной и требовала немедленного принятия решения. Маршал Бессьер и другие рекомендовали отступить. Они, конечно, не сомневались в победе, но боялись потерь и дезорганизации, которые могли бы последовать за этой победой. Кавалерийские и артиллерийские лошади еле держались на ногах от усталости и плохого питания, и как бы мы могли пополнить их количество после этой битвы? Какими силами мы транспортировали бы наши пушки, боеприпасы, раненых? При таких обстоятельствах, марш на Калугу был бы чистым безумием, и здравый смысл подсказывал, что нужно идти только на Смоленск. Граф Лобау неоднократно заявлял, что нельзя терять ни секунды времени и как можно быстрее перейти Немана. Некоторое время Наполеон раздумывал, весь день 25-го со своими генералами он изучал и обсуждал план и поле битвы. Наконец, он решился на отступление, и, я могу добавить к его чести, что одним из мотивов, которые повлияли на его решение, было то, что после этой битвы он был бы вынужден бросить своих раненых на поле боя.

Армия возобновила марш на Смоленск через Можайск, а движение уже началось, когда наш 3-й корпус прибыл в Боровск.

1-й корпус образовал арьергард. Казаки, как обычно, продолжали преследовать нас. Они напали на обоз 4-го корпуса, потом на штаб, и, наконец, на самого Императора, эскорт которого, обратил их в бегство[56].

Дороги были обременены самыми разнообразными повозками, весьма затруднявшими наше движение. Иногда мы должны были переходить через быстрые речки, иногда по очень хрупким мостам, а бывало, даже и вброд, по пояс в воде. Утром 28-го, 3-го корпус вошел в Верею, вечером того же дня —   Городок-Борисов[57], а 29-го, обойдя слева разрушенный Можайск, мы вышли на главную дорогу.