Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

– Тебе повезло, мой мальчик, – сказал как-то Зверев Рахманинову, – ты только-только начал сочинять, а за тобой уже гоняются издатели. Тебе следует зайти к Гутхейлю, но я советую прежде поговорить с Чайковским. У него есть опыт в таких делах.

Естественно, Рахманинов последовал совету учителя. Ему не пришлось долго ждать, потому что вскоре после этого разговора Зверев пригласил его к себе домой и попросил сыграть оперу «Алеко» Чайковскому, только что вернувшемуся в Москву. Чайковский был очарован небольшой оперой. Он увидел в ней свое влияние в гораздо большей мере, чем в сочинениях других молодых композиторов.

Когда Рахманинов спросил мнение Чайковского по поводу Гутхейля, тот ответил:

– Вы счастливчик, Сергей, – (наедине или в кругу близких друзей Чайковский называл Рахманинова только по имени, в то время как в официальной обстановке он всегда величал его не иначе как корректным и уважительным «Сергей Васильевич»), – вам удивительно везет. Чего только я не предпринимал, прежде чем нашел издателя для своих произведений, хотя и был значительно старше вас! За свое первое сочинение я не получил ни копейки и почитал себя счастливчиком, что не должен был сам платить за публикацию. Это просто чудо, что Гутхейль не только предлагает вам гонорар, но даже спрашивает о ваших условиях. Вот вам мой совет: не ставьте ему никаких условий, предоставьте ему право назначить цену самому. В этом случае вы избежите каких бы то ни было неприятностей в дальнейшем и будете вольны распоряжаться собой по своему усмотрению.

Во время первого разговора с Гутхейлем Рахманинов вел себя в соответствии с советом Чайковского. И издатель решил, что здесь кроется какая-то ловушка. Он обдумывал слова Рахманинова немало времени, взвешивал все за и против и никак не мог прийти к определенному решению.

Речь шла о следующих сочинениях: опера, шесть романсов[46] (ор. 4) и две пьесы для виолончели и фортепиано (ор. 2). Наконец Гутхейль назвал сумму: пятьсот рублей. Рахманинов чуть не свалился во стула: он по-прежнему зарабатывал пятнадцать рублей в месяц уроками на фортепиано, и пятьсот рублей показались ему почти фантастической суммой, княжеским состоянием. Он принял предложение Гутхейля без колебаний. С того времени и до самой смерти Гутхейль оставался не только щедрым и готовым на все издателем Рахманинова, но также его верным и преданным другом и, конечно, одним из самых горячих почитателей композитора.

Суровый главный дирижер Большого театра Альтани уже высказывал намерение поставить «Алеко», но за время летнего отдыха это обещание забылось. Только танцы из оперы были исполнены, и с большим успехом, под управлением Сафонова во время симфонического концерта в Москве[47], данного Русским музыкальным обществом.

Премьера первой оперы Рахманинова состоялась год спустя, весной 1893 года, в Москве, в Большом театре. Послушаем рассказ автора.

Странно, насколько ярче и живее я помню все, что касается моего детства и консерваторских лет, чем то, что случилось позже, даже совсем недавно. У меня складывается ощущение, будто чем дальше, тем меньше и меньше у меня находится поводов для разговора. Одно из моих последних самых живых воспоминаний того времени – это постановка «Алеко» и все, что было связано с ней. Я думаю, что выходу на сцену эта опера обязана не столько своим достоинствам, сколько авторитету Чайковского, которому она очень понравилась. Есть и еще одно обстоятельство, которое могло помочь, и я упоминаю о нем, потому что тогда в первый и последний раз в жизни воспользовался не вполне артистическим путем для достижения артистической цели.

Какое-то короткое время я вращался в светском обществе, и вовсе не по своему желанию или потому что мне это доставляло удовольствие. Меня убедил в необходимости бывать в свете один из моих родственников, который занимал в Петербурге высокий сановный пост и имел связи в «сферах», как тогда говорили, имея в виду двор. Прослышав, что я становлюсь московской знаменитостью, он не оставлял меня в покое до тех пор, пока я не приехал в Петербург, где он хотел представить меня в обществе, что, по его мнению, было необходимым условием для успеха моей артистической карьеры. Он познакомил меня с Направником, придворным дирижером Императорской оперы, чье слово считалось законом в Мариинском оперном театре. Это знакомство, однако, не имело никаких последствий. В постановке моей оперы мне помог вовсе не Направник, а человек, профессионально не имеющий к музыке и театру никакого отношения, некто К., директор важного департамента и правая рука всесильного министра двора. В его доме, в Красном Селе, нередко устраивались музыкальные вечера. Один из таких вечеров совпал с моим приездом в Петербург. Праздновали день рождения хозяйки салона, и лучшие артисты Императорских театров Москвы и Петербурга наперебой старались доставить удовольствие ей и ее гостям.