Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

Мой родственник взял меня с собой, и пожалеть об этом мне не пришлось. В тот вечер я познакомился с выдающимися артистами санкт-петербургского Драматического театра Давыдовым и Варламовым, может быть, двумя самыми талантливыми комедийными артистами, рожденными когда-либо Россией. Они пожелали появиться на сцене одновременно. Чтобы уморить всех, достаточно было и одного из них. Но они вышли вместе, разыгрывая сценку Чичикова и Петрищева из «Мертвых душ» Гоголя, специально подготовленную ими для этого вечера. Когда их выступление закончилось, публике понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя от безудержного смеха. Потом пел знаменитый тенор санкт-петербургской оперы Фигнер, а после него я закончил концерт исполнением двух танцев из «Алеко» («И ни в коем случае ничего больше», – наставлял меня мой родственник). Среди гостей был начальник канцелярии Императорских театров, Его Превосходительство господин П. Во время аплодисментов, которые сопровождали мое выступление, хозяйка поднялась, подошла к Его Превосходительству и с очаровательной улыбкой сказала:

– Согласитесь, какая прелестная музыка! Вы ведь поставите оперу в Москве, не правда ли? Я обещаю вам приехать на премьеру.

Об отказе не могло быть и речи. Это была ее благодарность.

Весной 1893 года мою оперу действительно поставили на сцене Большого театра, и хотя госпожа из Красного Села не почтила премьеру своим присутствием, я был безмерно счастлив.

Для успеха оперы не пожалели ничего. В постановке принимали участие лучшие силы Большого театра. Дирижировал Альтани.

Не могу описать того пронзительного чувства, которое я испытал при звуках оркестра, исполняющего мою музыку. Я был на седьмом небе. Чайковский присутствовал на трех последних репетициях. Мы сидели рядышком в углу темного зрительного зала. Интерпретация Альтани кое-каких эпизодов не понравилась мне. Помню свой разговор с Чайковским:

Чайковский: – Вам нравится темп?

Я: – Нет.

Чайковский: – Почему же вы не скажете ему об этом?

Я: – Я боюсь.

Однако во время перерыва Чайковский, который не мог выдержать этого, откашлялся и произнес:

– Мы с господином Рахманиновым считаем, что на до было бы немного увеличить темп.

В замечаниях подобного рода он отличался изысканной вежливостью и щепетильностью. Тогда же он сказал мне:

– Я только что закончил оперу ««Иоланта»; в ней всего два акта, которых не хватит, чтобы заполнить вечер. Вы не возражаете, чтобы моя опера была исполнена в один вечер с вашей?

Это были его буквальные слова: «Вы не возражаете?» Так обратился ко мне, юнцу двадцати одного года, прославленный на всю Россию пятидесятитрехлетний композитор.

На премьере «Алеко»[48] Чайковский, конечно, присутствовал, и по его же настоянию на эту премьеру приехал из Петербурга генеральный директор Императорских театров Всеволожский. Когда опера закончилась, Чайковский высунулся из директорской ложи и аплодировал изо всех сил. В своей бесконечной доброте он понимал, как поможет этим новичку из Москвы. Благодаря всем этим обстоятельствам опера, конечно, имела громадный успех. Несколько номеров бисировали, а в Москве это был залог дальнейшей жизни оперы на сцене. Когда занавес опустился, стали вызывать автора. Меня вытащили на сцену, и моя молодость, видимо, произвела впечатление на публику, потому что меня вызывали снова и снова.

Предметом особой радости и гордости стали для меня приезд бабушки Рахманиновой из Тамбова и ее присутствие на спектакле. Она слушала ее из ложи belétage. Бабушка гордилась своим внуком, о чем потом и сказала мне.

Премьера «Алеко» состоялась в конце сезона. И до каникул спектакль успели сыграть всего два раза. Пресса отнеслась к опере весьма благожелательно, хотя надо признаться, что все критические статьи начинались словами: «Несмотря на юный возраст композитора, следует отметить, что…»

Так Рахманинов добился успеха у публики, диплома об окончании консерватории и начал жизнь композитора.

Примерно к тому же времени относится первое его выступление как пианиста. В летнее время открылась Электрическая выставка. На ней проходили симфонические концерты под руководством дирижера Войцеха Главача, в которых принимали участие известные солисты. Одним из них оказался Рахманинов, который сыграл ре-минорный Концерт Рубинштейна и получил за это гонорар пятьдесят рублей.

Закончились годы учения молодого артиста. Жизнь открывалась перед ним, как цветущий благоуханный сад. Неизбежная для любого художника горечь предстоящих обид, казалось бы, не грозила ему. В последующие годы Рахманинов полной чашей испил горе и разочарование.

Глава пятая. «Свободный художник» в Москве. Исполнение первой симфонии и его последствия. 1893—1895