Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

Рахманинов, любивший и почитавший Чайковского больше всех на свете, решил посвятить ему свою Фантазию для двух фортепиано, которую считал лучшим из произведений, написанных за этот период. Чайковский выразил желание послушать ее, но Рахманинов не хотел показывать Чайковскому Фантазию, боясь испортить первое впечатление от сочинения игрой на одном рояле. Он хотел представить Фантазию московской публике той же осенью, исполнив ее на двух роялях с Павлом Пабстом[53]. Чайковский обещал приехать на Санкт-Петербурга послушать это сочинение. Но судьба распорядилась иначе…

Вместо Фантазии Рахманинов сыграл симфоническую поэму «Утес», которая очень понравилась Чайковскому. На следующую зиму Чайковский планировал дать большой концерт в Европе в качестве дирижера и, с сочувствием и пониманием отвечая на поклонение Рахманинова, обещал ему включить в программу «Утес».

Вскоре после этого Рахманинов отправился в Киев[54], чтобы продирижировать там несколькими спектаклями «Алеко».

На прощание Чайковский, любивший пошутить, бросил такие слова:

– Вот как расстаются два великих композитора! Один едет в Киев дирижировать своей оперой, а другой в Петербург – своей симфонией.

Несколько недель спустя, во время первого представления «Алеко», Рахманинов получил телеграмму, извещавшую его о внезапной кончине Чайковского от холеры – после трех дней тяжких страданий. Случилось так, что незадолго перед этим Чайковский дирижировал первым исполнением своей Шестой симфонии – «Патетической», которая имела весьма скромный успех.

Внезапная смерть Чайковского оказалась страшным ударом для Рахманинова. Он потерял не только друга-отца, всегда бывшего для него тем эталоном музыканта, которому он вольно или невольно следовал, но и помощника, энергичного покровителя в своей стремительно развивающейся музыкальной деятельности, безошибочного советчика, в котором он остро нуждался, делая первые шаги в мире большой музыки.

Рахманинов вернулся в Москву, убитый горем. В минуты тяжелых переживаний художники, не находя слов, часто изливают печаль в своих произведениях. Так сделал Чайковский, когда в 1881 году написал ля-минорное Фортепианное трио, где на месте указания темпа первой части поставил слова Pezzo Elegiaque – «Памяти великого художника» – Николая Рубинштейна, скончавшегося в Париже. Наивно подражая этому, Рахманинов за месяц, прошедший со дня смерти его доброго друга, написал Trio Elegiaque – «Элегическое трио» – для фортепиано, скрипки и виолончели ре минор (ор. 9) и посвятил его памяти Чайковского[55]. Фантазию для двух фортепиано, посвященную Чайковскому еще при его жизни, композитору так и не пришлось услышать. Впервые «Элегическое трио» было исполнено в декабре, на одном из концертов в Москве. Исполнили его Рахманинов, скрипач Барцевич (первый исполнитель Скрипичного концерта Чайковского и в ту пору профессор Варшавской консерватории) и Анатолий Брандуков, который после Карла Давыдова был, вероятнее всего, самым выдающимся русским виолончелистом. Впоследствии он стал директором Московского филармонического общества. Чайковский ценил его очень высоко, что благодатно сказывалось на обстоятельствах жизни Брандукова.

После смерти Чайковского Рахманинову пришлось расстаться со многими художественными планами, которые так или иначе были связаны с советами и обещаниями, данными великим композитором. «Алеко» не исполнялся вместе с «Иолантой»: опера просто-напросто исчезла из репертуара Большого театра. Симфоническая поэма «Утес» не получила европейской славы, которую, несомненно, обрела бы под дирижерской палочкой Чайковского. Сафонов, надо отдать ему справедливость, продирижировал «Утесом» во время консерваторского симфонического концерта, но это, конечно, не могло заменить несостоявшихся гастролей за границей.