Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном

Хотя и с большим трудом, но удалось путем сопоставления разных событий моей личной жизни, тесно связанной с семьей Рахманиновых, восстановить в хронологическом порядке все этапы жизни Сергея Васильевича в России. Руководящей нитью для восстановления прошлого служил список его сочинений, так как никакого материала под руками не было, все оставалось в России… все написанное относительно жизни Сергея Васильевича в России, после тщательной и долгой проверки, было про пущено через строгую цензуру Сергея Васильевича и послано на английском языке Р. Холту в Лондон и О. Риземану в Швейцарию. К манускрипту были приложены кое-какие снимки из альбома с видами Ивановки.

Мистер Р. Холт биографии так и не написал. Риземан же, ознакомившись с присланным материалом, попросил у Сергея Васильевича разрешить приехать летом 1930 года в Клерфонтен.

Риземан, живший много лет в Москве, свободно говорил по-русски и знал лично Сергея Васильевича еще в России…

Для восстановления истины здесь уместно привести кое-какие подробности о том, как была написана эта книга. Она была напечатана в Англии на английском языке, и появление ее немало смутило Сергея Васильевича… В особенности, по мнению Сергея Васильевича и его близких, была недопустима одна из глав, где на протяжении нескольких страниц «Сергей Васильевич» бессовестно хвалил себя.

…Боясь, что Риземан умрет от волнений, и зная, что он очень ограничен в средствах и рассчитывал на книгу как на источник дохода, Сергей Васильевич на собственный счет произвел все изменения и сокращения в книге»[138].

Скромность Рахманинова переходила всякие границы. Уже в 1906 году Иван Бунин отмечал «большую сдержанность в характере моего высокого друга». Гениальный музыкант постоянно оставался верен неудовлетворенности собой; в письме к Е.И. и Е.К. Сомовым от 9 июля 1935 года мы читаем: «И всю-то жизнь я торопился. А в результате все же мало что хорошего сделал. Когда буду умирать, сознание это будет меня мучить!» Или в интервью: «Чем старше мы становимся, тем более теряем божественную уверенность в себе, это сокровище молодости, и все реже переживаем минуты, когда верим, что все сделанное нами – хорошо… мы тоскуем по тому чувству внутреннего удовлетворения, которое не зависит от внешнего успеха… В настоящее время я все реже бываю искренне доволен собой, все реже сознаю, что сделанное мною – подлинное достижение»[139]. Сплошь и рядом мы читаем, как Рахманинов заявляет, что из-за тех или иных причин играл «неважно», «плохо» или даже «как сапожник». И это пишет первооткрыватель высот виртуозного мастерства, сравнимый разве что с Листом, в котором счастливо уравновешивались два начала, творческое и исполнительское, гениальный, неповторимый пианист, с его ошеломляющей техникой, ею звуком, его демоническим ритмом, его неслыханной выразительностью. Стоит ли удивляться после этого, что все, что он волей-неволей говорил о своих успехах в консерватории или на сценах концертных и оперных залов, казалось ему нескромным. Нам же остается только пожалеть о тех сокращениях, которые сделал в книге Сергей Васильевич Рахманинов.

В то же время письмо к Риземану, предпосланное настоящей книге, свидетельствует о том, что Рахманинов все же принял ее. В конце 30-х годов он брал с собой в артистическую помимо нот и фотографий для автографов поклонникам и книгу Оскара фон Риземана.

Однако кроме «нескромности», как казалось Рахманинову, существовала и еще одна причина, вызвавшая неудовольствие и разочарование Рахманинова. Сергей Васильевич признавался, что в нем 85 процентов музыканта и лишь 15 – человека. Он надеялся найти в книге Риземана – критика и музыканта – анализ своего творчества, надеялся, что Риземан обратит все свое внимание на артистическую и композиторскую деятельность художника, а не ограничится простым описанием «еще здравствующего», по выражению С.А. Сатиной, человека.

И этот второй недостаток, по мнению Рахманинова, для нас, может быть, превращается в самое большое и уникальное достоинство книги.

Услышать живой голос Рахманинова! Что может быть дороже! Конечно же, это отнюдь не находится в противоречии с появлением томов музыковедческих и профессиональных исследований, которые посвящались, посвящаются и будут посвящаться изучению творчества гениального, исполненного вдохновения пианиста, композитора, дирижера.